Владелец фелюки, рыботорговец Хуан, посоветовал путникам добраться до протекавшей неподалеку реки Гвадалквивир, нанять лодку и подняться на ней вверх по течению до Кордовы, а уж там искать попутный купеческий караван, идущий в Ла-Манчу, то есть – в Толедо. По здравому размышлению, Раничев именно так и решил поступить.
Купив лошадей, путешественники – Иван и Захарий с Аникеем – довольно быстро достигли широкого устья Гвадалквивира у городка Сант-Лукар, в котором с выгодой продали коней. Спустившись к реке, так же легко наняли лодку, объясняясь не столько латынью, сколько мимикой и жестами.
– Кордова! Кордова! – улыбаясь, кивал Иван, подкидывая на ладони несколько дирхемов. Необычный вид монеты здесь никого не удивлял – различных денег в стране обреталось множество: каждый крупный феодал или город чеканили свои монеты. Что же касается дирхемов, то их серебряный блеск был заметен издалека, да и арабская вязь в здешних местах давно никого не удивляла.
Вместе с лодочником – улыбчивым плотным мужичком с черной курчавой бородкой и хитроватым взглядом – путники отыскали менялу – старика-еврея в высокой желтой шапке, который, ловко кинув ордынские монеты на весы, что-то сказал лодочнику. Тот кивнул и, обернувшись к Ивану, два раза махнул растопыренными ладонями.
– Ясно, – отсчитав десять дирхемов, Раничев вложил их в ладонь лодочнику – звали его Мигелем – и пояснил, как мог, что остальное он получит в Кордове.
Спрятав монеты в объемистый черный жилет, накинутый поверх белой рубахи, Мигель сдвинул на затылок широкополую шляпу, ухмыльнулся и призывно махнул рукой – пошли, мол.
Лодка Мигеля оказалось вполне добротной и крепкой – кроме двух пар весел, имелась и мачта с парусом, который лодочник вскоре и поднял, пользуясь попутным ветром. Сам Мигель сидел на корме, за веслами же расположился круглолицый веселый мальчишка, очень похожий на лодочника, видимо – сын. По обеим сторонам реки расстилалась долины, лишь на горизонте виднелись далекие синие горы. Оливковые рощи сменялись дубравами и желтыми зарослями дрока, на заливных лугах паслись овцы, кое-где попадались рисовые поля – наследие изгнанных мавров, среди апельсиновых деревьев виднелись симпатичные деревеньки с беленными известью домиками, покрытыми красными черепичными крышами. В каждой деревне обязательно была церковь с высокой колокольней, частенько переделанной из мавританского минарета. Было жарко, но вдоль реки дул легкий ветерок, Захарий и Аникей спали, Раничев же с удовольствием любовался проплывавшими мимо красотами и размышлял о том, как отыскать сеньора Клавихо. Спрашивать об этом у лодочника было пустым делом – откуда простой мужик мог знать пути знатного гранда? Двор короля Энрико – Генриха – находился в Толедо, значит, там и нужно было расспрашивать, уж наверняка в столице немало людей хорошо знало латынь. Правда, до Толедо еще нужно было добраться, и в этом плане Ивана тревожили не столько разбойники Сьерра-Морены, сколько приближающееся со страшной силой безденежье. До Толедо оставшегося серебра должно было вполне хватить, но ведь предстоял еще и обратный путь! Раничев вздохнул, но, по здравому размышлению, решил пока не придавать этому обстоятельству особого значения, а решать проблемы по мере их поступления. Пока деньги были, а прежде, чем думать о возвращении домой, нужно было отыскать перстень.
На ночь встали у берега и, наскоро перекусив овечьим сыром с вином и лепешками, тут же, в лодке, улеглись спать. Совсем рядом слышался плеск рыбы, а где-то на берегу, в невидимой отсюда деревне, долго пели песни.
Утром продолжили путь еще до восхода – уже развиднелось и не стоило дожидаться жары. По пути все чаще попадались лодки и даже целые суда, чувствовалось, что впереди какой-то большой город, и тем не менее Иван вздрогнул, увидев, как из-за излучины реки показались высокие каменные стены и зубчатые башни, а затем разглядел и дома, и церкви, и разноцветную, собравшуюся на пристани, толпу.
– Севилья! – с гордостью произнес лодочник и, отчаянно жестикулируя, добавил еще несколько фраз, из которых Раничев понял одно – от Севильи до Кордовы река малосудоходна, крупные суда там не ходят, только маленькие лодки.
В Севилье долго не задержались – хотя при других обстоятельствах Иван с большим удовольствием побродил бы по улицам столь прекрасного города, но сейчас следовало спешить, ведь в период осенних штормов вернуться домой будет весьма затруднительно. Прикупив на пристани кувшин вина и жареную курицу с лепешками и сыром, путники вновь уселись в лодку и поплыли дальше. Парило. Течение реки постепенно становилось сильнее, пришлось навалиться на весла – гребли по очереди: сначала Мигель с сыном, потом Захарий с Аникеем. Раничев, естественно, не греб, хоть и не прочь был развеяться, однако честь прежде всего – как бы он выглядел перед слугами с веслами в руках, словно бы не боярин, а простой мужик? Да и одет Иван был, как кабальеро – добротные сапоги, синий, с позолотою, плащ поверх прикупленной в Кадисе короткой кожаной куртки – колета, на поясе – тяжелая сабля в красных сафьяновых ножнах. Конечно, в целях конспирации лучше было бы заменить саблю на узкий меч, но уж больно жалко было Ивану расставаться с этим надежным и мощным оружием. Да и как-никак подарок Тимура. Ну, дай бог, не пригодится.
Кордова, куда путники прибыли на исходе дня, представляла собой типично арабский город – Раничев в свое время немало повидал таких в Магрибе – на первый взгляд, мало подвергшийся влиянию католической цивилизации. Апельсиновые сады, акведуки, великолепные дворцы с узорчатыми арками, даже колокольни церквей больше напоминали минареты, Иван даже вздрогнул, услыхав колокольный звон, а не громкие призывы муэдзина.
Лодочник проводил их до постоялого двора и, получив кроме положенных десяти еще пять дирхемов бонуса, простился с путниками вполне довольный. Иван же, отправив Захария с Аникеем в только что снятые покои на втором этаже, попытался переговорить с хозяином – горбоносым, угрюмого вида дылдой, оказавшимся, однако, весьма вежливым и предупредительным. Услыхав о Толедо, он улыбчиво закивал и, подняв вверх указательный палец – подожди, мол, отошел в залу, где за многочисленными столиками ужинали постояльцы – купцы, паломники и какие-то небритые личности при мечах и в шляпах – кабальерос.
– Толедо! – кабатчик, жестом позвав за собой, подвел Раничева к одному из столиков, за которым сидели два важных господина в длинных, отороченных лисьим мехом, кафтанах с золотыми пуговицами. Вообще они выделялись своим видом – оба чрезвычайно смуглые, аккуратные…
– Что надо от нас этому разбойнику, уважаемый Али? – тихо спросил напарника тот, что сидел слева, и Раничев вдруг обнаружил, что прекрасно понял фразу. Еще бы не понять, ведь говорили-то купцы по-арабски!
Мориски – вот кто они такие! Крещены мавры… Впрочем, судя по звезде Давида на пуговицах «левого» собеседника, тот был крещеным евреем – марраном – некрещеных здесь сейчас просто не могло быть, ну разве что в Гранаде.
– Я не разбойник, а всего лишь путешественник, – дождавшись, когда хозяин постоялого двора отошел, по-арабски же произнес присевший к столу Иван.
Торговцы переглянулись.
