Ансельма он обнаружил у маркитантов – гнусно ругаясь, он как раз пытался выяснить хоть что-нибудь о Португальце.
– Да черт его знает, – отмахивались торговцы. – С тех пор, как напали мавры, вроде и не видать его было.
– Ах, вот так, значит…
– Ансельм, отойдем-ка!
Конокрад обернулся:
– А, это ты, дон Хуан.
– Есть дело.
Пожав плечами, Лошадник вслед за Раничевым отошел к лесу.
– Давно хотел тебя спросить о Португальце Жоане.
Ансельм вздрогнул:
– Никакой он не португалец. Козел!
– Он когда-то выиграл у меня фамильный перстень.
– А, – усмехнулся Лошадник. – Красивый такой, золотой, с изумрудом.
– Именно! Так он еще у него?!
– У него, гада, где же еще-то? Жоан им не очень-то хвастал, но я как-то приметил – он этот перстень на шее носит. Понятно – на всякий случай, вещица не из дешевых.
Раничев покусал губы:
– Я бы хотел вернуть свою вещь!
– Так о чем раньше-то думал? – расхохотался Ансельм. – Мужчина ты, дон Хуан, хоть куда – сильный, мечом махать умеешь, да и умом Бог не обидел. Прижал бы этого паршивца где-нибудь, да открутил головенку!
– Я так и сделал, – признался Иван. – Если б мавры не помешали.
– Э-э, – протянул Лошадник. – Выходит, не зря все-таки опасался Васко – его ведь так на самом деле зовут – Васко, а кличка – Шершень, зол и кусает исподтишка… Он нас с усатым Анхело и нанял для охраны – мало ли, кто-нибудь ограбить захочет?
– Поможешь мне отыскать его? – Раничев пристально посмотрел на конокрада.
– Помочь можно, – осклабился тот. – Тем более такому кабальеро, как ты, дон Хуан. Да и я с удовольствием встречусь с Шершнем… И встреча будет горячей. Очень горячей, дон Хуан!
На одном из перевалов гор Сьерра-Невада Раничев с Аникеем и Ансельм Лошадник простились с маркитантами, круто свернув влево, к реке Гвадалквивир, мятующе бурной, зажатой с обеих сторон черно-красными скалами.
– Кадис, – сквозь зубы цедил конокрад. – Шершень может быть только в Кадисе, есть там у него одно лежбище.
Продав ненужных коней маркитантам, они пошли пешком, а когда горы раздвинулись и река стала шире, купили рыбачью лодку. Лодка, естественно, оказалось старой, иначе бы хозяин – коренастый хитроватый старик – не расстался бы с нею так просто. И цену заломил немаленькую – эскудо, пришлось заплатить, и вот теперь, в процессе плавания, вдруг выяснилось, что утлый челнок к тому же оказался дырявым. Аникей утомился выкачивать воду – сидевший на корме Раничев видел, как смуглая худая спина мальчишки исходила потом, потому, ближе к полудню, когда совсем уж нельзя было плыть из-за немилосердно палящего солнца, лодку вытащили на берег, перевернули и заделали щели рваным плащом конокрада.
– Эх, просмолить бы, – Раничев посмотрел вокруг. – Или заткнуть еще чем-нибудь. Взгляд его упал на щегольские сапоги Аникея.
– Нет-нет, мой господин! – взмолился тот. – В чем же я буду ходить? К тому же это подарок князя Федора Олеговича.
– Ну раз подарок, – Иван махнул рукой. – Тогда ладно. Черпай дальше.
Попадавшиеся по пути города – Кордова и Севилья – уже не произвели на Раничева такого впечатления, как раньше – привык к кастильским древностям. Иван теперь меньше смотрел на здания и больше – на людей. Пока плыли, было много времени для размышлений, и Раничев вдруг подумал – а где же литовцы? Что-то не было видно кругом агентов Никитки Суевлева, правда, быть может, они остались в Толедо, справедливо рассудив, что рязанский посланник наверняка вскоре пожалует к королю, тем более и повод есть – пир и охота, обещанные Его величеством рыцарям графа Ортеги.
– А что, господине, разве мы не возвратимся в Толедо? – неожиданно обернулся Аникей.
Иван равнодушно пожал плечами:
– Не знаю, может быть, и придется вернуться.
– А как же король?!
– А зачем нам король? Нам нужно разыскать этого прощелыгу Жоана… вернее, Васко!
Аникей задумался и больше уже не задавал никаких вопросов.
Бросив челнок в Сант-Лукаре – продать его вряд ли бы удалось, да и не хотелось терять время – путники наняли двух лошадей (на третьей решили сэкономить, деньги уже подходили к концу) и подались в Кадис по широкой, идущей вдоль побережья, дороги. Пекло солнце, легкий ветерок раскачивал ветви каштанов, справа расстилалась величественная безбрежная синь океана, проросшая белыми парусами рыбацких фелюк.
Раничев, как и положено кабальеро, скакал впереди, за ним, на одной лошади, трусили его не столь знатные спутники. Аникей сидел позади и все время боялся упасть. Да ведь и упал-таки, слетел с крупа, так, что свалившийся сапог улетел в канаву. Подросток тут же вскочил на ноги и, не обращая внимания на боль и ссадины, кинулся в канаву за сапогом. Иван усмехнулся. Понятно – подарок князя.
Кадис – шумный портовый город – поначалу оглушил отвыкших от многолюдства путников, накинувшись рокочущим гамом рыбного рынка, куда они и направились первым делом, ведомые Ансельмом Лошадником. Остро пахло свежевыловленной рыбой, сверкающим серебром рассыпанной по прилавкам и просто в корзинах торговцев. Конокрад словно бы выискивал кого-то, временами останавливался, присматривался, щурил от солнца глаза. Наконец, вроде бы нашел, улыбнулся:
– Подождите здесь…
Ансельм подошел к толстухе-торговке, одетой в коричневое платье из грубой ткани и грязный кожаный передник, присел у корзины, что-то спросил. Торговка дернулась, посмотрев на Лошадника с удивлением и страхом, отрицательно качнула головой. Ансельм снова заговорил, явно с угрозой, затем, сменив кнут на пряник, вытащил серебряную монету. В маленьких, заплывших жиром, глазках торговки вспыхнула алчность. Жадно схватив монету, толстуха оглянулась и что-то быстро сказала, несколько раз махнув рукой куда-то в сторону порта.
– Идемте, – конокрад вернулся к своим спутникам весьма радостным. – Он здесь. В «Русалке».
– Это далеко? – осведомился Раничев.
– Рядом, в порту.
Пройдя узенькой улочкой, они миновали мавританский квартал и, обогнув большую церковь, вышли к полной судов гавани.
– Пришли, – Ансельм кивнул на грязную таверну с вывеской в виде грубо намалеванной женщины с селедочным хвостом и огромной грудью. Прежде чем войти, конокрад с сомнением оглянулся было на Раничева, видно, прикидывая, примут ли завсегдатаи заведения столь знатного и достойного кабальеро? Осмотр его вполне удовлетворил – когда-то щегольской костюм «дона Хуана» давно уже превратился почти что в лохмотья, завитые кудри свалялись, а подбородок покрылся жесткой щетиной. Лишь небрежно висевший на поясе меч указывал на знатность его обладателя. Аникей выглядел не лучше.
– Входите, – Ансельм распахнул державшуюся на честном слове дверь.
