– Слушаюсь, господин легат! – Приложив к сердцу сжатый кулак, посыльный повернулся и, печатая шаг, вышел на улицу.
Юний прошел в приемную, уселся в резное кресло, положив руки на стол. Послышались шаги, еле слышно скрипнула дверь.
– Аве! Оптий Луминий Гавстальд с докладом о ходе рейда! – войдя первым, громко доложил Гавстальд. За ним, к своему удовлетворению, Юний разглядел хитрую физиономию Табиния и невозмутимую – весянина Вялиша. Слава богам, все вернулись в целости. Интересно, с какими вестями?
Конечно, сразу же хотелось выслушать Табиния, но приходилось соблюдать субординацию и начать с оптия Гавстальда. Тот докладывал скупо, с суровым германским акцентом строя рубленые фразы, состоявшие в основном из одних глаголов: проследили, пошли, увидели, захватили.
Едва Гавстальд закончил, как, испросив разрешения, в приемную вошел Илмар Два Меча. Не один, а с молодым воином Кассием, выглядевшим весьма смущенно.
– Говорит, ему тоже нужно кое о чем доложить, – кивнув на Кассия, усмехнулся Илмар. – Признаться, мои молодцы вытащили его из хорошей переделки.
– Что ты говоришь? Почему ж не докладывают? – с напускной строгостью Рысь посмотрел на Гавстальда.
– Не успел, господин легат! – лихо откликнулся тот. – Как раз собирался…
– Ну, что ж, продолжай, – кивнул Юний, переведя взгляд на префекта. – А ты, я полагаю, уже в курсе всего.
– В общих чертах. – Илмар рассмеялся. – Без особых подробностей.
– Ну, так присаживайся, слушай. – Рысь махнул рукой на свободное кресло. Вообще-то, он посадил бы и воинов – но то было бы вопиющим нарушением установленных правил. Ничего, постоят, не старые.
Отрывисто закончив рапорт, Луминий Гавстальд отступил в сторону, предоставляя слово Табинию. Тот вначале откашлялся, словно заправский оратор, потом, узрев на столе легата кувшин, нахально попросил попить, а уже напившись, приступил к рассказу, надо сказать, весьма занимательному и неглупому. Табиний, кстати, оказался прекрасным рассказчиком, и Юний почти воочию представил себе все произошедшее, начиная с того момента, когда хитроумный юнец был брошен в узилище, где уже томились трое пленных варваров – двое молодых парней и жилистый высокий мужчина с окладистой рыжевато-пегой бородой. Он-то и был здесь главным, он-то и понимал латынь, хотя и тщательно скрывал это. Впрочем, Табиний раскусил бородача сразу.
– Козлы! – Засланный юнец принялся верещать и грязно ругаться, едва только тюремщики захлопнули дверь. – Ублюдки! Чтоб вы подавились моими деньгами, чтоб…
– Не ори, парень! – откликнулся из-за двери страж. – Все равно тебя завтра повесят на воротной башне, чтоб никому было неповадно творить такое! И моли богов, чтоб тебе не заменили казнь на более жуткую и злую.
– Жуткую и злую, – шепотом передразнил Табиний. – Как будто я кого-нибудь убил или ограбил! А я ведь всего-то навсего покрывал медные монетки тоненьким слоем серебра. Ублюдки! Бешеные псы, мальчики из веселых домов, продажные шкуры… Что вылупился? – Перестав кричать, парень показал язык пегобородому варвару. – Думаешь, меня и впрямь завтра повесят? А вот как бы не так! Я-то уйду… только вот вряд ли надолго. Эх, знать бы дорогу на благодатный юг! Знать бы дорогу… Уж в Херсонесе б меня приняли. А-а, – Табиний застонал, обхватив голову руками, – жаль, я не знаю дороги, жаль… Да и не дойти одному. А эти идолы вряд ли что понимают, верно, ты, пегая борода?! Что молчишь, не понимаешь? Знаю, что не понимаешь. И знаешь, тем хуже для вас всех. А я бы мог… Впрочем, что с вами разговаривать? Только время зря терять. Глухари вы и есть глухари. Эх, жаль не знаю южных дорог, жаль не знаю, не знаю, не знаю… – Хитрый юнец заколотился лбом в стену.
– Эй, римлянин, – с подозрением оглянувшись на дверь, прошептал пегобородый. – О какой дороге ты говоришь?
– А, так ты знаешь латынь, борода? А чего скрывал?
– Меня зовут Братобор, – жестко произнес варвар. Латынь, на которой он говорил, звучала чудовищно, но тем не менее понять было можно. – Знай, римлянин, если ты еще раз оскорбишь нас, мы сломаем тебе хребет. Будь уверен – это у нас получится, несмотря на цепи.
– О, вас только на мою голову и не хватало! – со злостью откликнулся Табиний. – Ну, чего ты пристал, борода? Что тебе от меня надо?
– Ты говорил, что хочешь попасть в Херсонес. Мы знаем туда все дороги.
– Что?! – Юнец встрепенулся и замахал руками. – О, нет, нет, не надо меня обманывать.
– Я тебя не обманываю, – Братобор покачал головой. – Просто… если ты поможешь нам, мы поможем тебе.
– Откуда я знаю, что вы со мной не расправитесь? – окрысился римлянин. – Ну, выведу я вас за городские стены, а вы меня тут же и прикончите… или просто бросите в непроходимом лесу на погибель. Почему я должен вам верить?
– Но ведь и мы поверим тебе.
– А куда вам еще деваться? Уж хуже не будет. Другое дело – мне.
Братобор уговаривал Табиния долго. Клялся всеми богами, что не обманет, истово стучал себя в грудь, угрожал – видать, очень хотелось выбраться, и не в близкой смерти тут было дело – смерти варвары вообще не боялись. Нет, видно, бородач хотел побыстрей доложить своим обо всем увиденном, вот и решил воспользоваться подвернувшимся случаем, даже не особо задумываясь, нет ли тут обмана. Ну, допустим, обман. И что с того? И так помирать, и эдак, терять-то все равно нечего.
– И тебе, парень, тоже терять нечего, как всем нам, – горячо убеждал Братобор. – Не убежишь – повесят, убежишь один, без нас – сдохнешь в лесу, продержишься ну, может, до первого снега, никак не дольше. А мы тебя проведем до самого Борисфена, а там в эту пору полно понтийских купцов. Ужо найдешь себе попутный понтийский кораблик. Соглашайся, ну же! Пойми, выбора у тебя нет.
В общем, уговорил.
Заставив всех варваров поклясться самой страшной клятвой, что они его не бросят, Табиний махнул рукой:
– Ну, ладно. Считайте – договорились. Только уговор: до тех пор пока не выйдем за городские стены, во всем слушайте меня, а то запалимся.
– Что? – удивился бородач. – Загоримся? Отчего?
– От всего… Слово это такое, означает – попадемся.
– Ага, понятно. Будем слушаться, не сомневайся.
Дождавшись ночи, новоиспеченные заговорщики просто-напросто вышли в открытую дверь узилища. Как пояснил Табиний, его сообщник кузнец напоил вином стражей до полного беспамятства. Да их и вовсе нигде не было видно, стражей, ни пока шли на окраину, к кузнице, ни потом, когда, избавившись от цепей, направились к дальней стене. Тихо было кругом, благостно. Лишь в траве тихо верещали сверчки, да за оградами иногда лаяли псы. На стену влезли по веревке, так же опустились и с нее – Табиний через приятеля подкупил стражу. А вот городской ров пришлось переплывать, ну да тут уж ничего не поделаешь.
– Слава Перуну! – оказавшись наконец на берегу реки, с облегчением воскликнул Братобор и, повернувшись к римлянину, добавил: – Вижу, ты нас не обманул, парень.
