Ответом была лишь тишина.
Не снимая обуви, молодой человек рванул в комнату… Мать честная! Все вокруг, буквально все было перевернуто, содранные с окна занавески валялись на полу, в воздухе кружил пух из взрезанных ножом подушек, экран телевизора был разбит — похоже, что вазой, осколки которой валялись рядом с тумбочкой. Да, еще и буржуйка оказалась поваленной на пол — и как еще пожар не начался?
Однако и это не было сейчас главным… Олеся! Куда же делась девушка? Кто и зачем ворвался сюда, куда увели Олесю?! Неужто это проделки самозваного старосты подъезда?
Тихомиров нехорошо усмехнулся — в таком случае этому деятелю не поздоровится, и уже очень скоро… Хотя, с другой стороны, здесь такой случай, что сломя голову переть не надо.
И все же Максим скорее всего наплевал бы на осторожность и все такое прочее, взял бы чертова склочника за грудки, вытряс бы всю правду, если бы тот оказался дома, в своей квартире двумя этажами ниже, если бы открыл дверь, если бы… если бы Максим не встретил по пути поднимающегося по лестнице алкоголика — тоже соседа, только с верхнего этажа.
Тот едва не упал на Тихомирова. Ухмыльнулся, пошатываясь и обдавая ядреным запахом недельного перегара, даже не постеснялся спросить на опохмел… хотя бы одеколончику. Жалобно так поморгал, мол, может быть, фуфырик где завалялся?
— Нет, не завалялся. — Максим хотел было пробежать мимо, но… — Хотя как посмотреть? Ты тут вот только что никого чужих не видел? Ну, в нашем подъезде?
— Чужих?! — Алконавт сдвинул на затылок старую барашковую шапку. — Не, не видал…
— Жаль… Ну пока, пиши письма!
— Эй, постой…
Макс обернулся:
— Ну сказал же: нету меня никаких фуфыриков.
— Я вспомнил… До обеда еще приезжали тут какие-то на санях. Чего им надо было, не спрашивал.
— Так-так. — Тихомиров насторожился, вспоминая, завалялся ли у него где-нибудь одеколон или нет. Впрочем, в таком бардаке вряд ли что уцелело, наверняка разбился… Однако…
— Слышь? А жидкость для розжига тебе пойдет?
— На спирту?
— Обижаешь!
— Давай неси. А я тут пока повспоминаю.
Двое открытых саней и одна большая кибитка, поставленный на полозья фургончик — вот все полезное, что смог узнать Тихомиров в обмен на флакончик стеклоочистителя. Приехали, постояли и так же тихо уехали. Зачем приезжали? А черт его… Староста Иван Кузьмич? Тот, что из сорок пятой квартиры? Может, он их встречал, кто знает? Выводили ли кого из дома? Хм… да вроде ничего такого не видел… вот именно что — вроде.
На первом этаже — окнами к подъезду — жила одна из тех теток, что поддерживали новоявленного старосту Ивана Кузьмича почти во всех его начинаниях. И уж эта отличающаяся крайне болезненным любопытством женщина просто не могла ничего не заметить.
Подскочив к двери, Максим настойчиво забарабанил. Ноль! Никакого эффекта. А дверь у тетки была хорошая, новая, поставленная, видать, в прошлом году или чуть-чуть ранее: красивая, железная, с синей подсветкой ручки и панорамным глазком.
И Тихомиров мог бы сейчас дать голову на отсечение (или, лучше, ногу на облизывание), что там, за этой красивой дверью, явно кто-то был! Обитательница квартиры — стопудово! — осторожно подкравшись, стояла сейчас, пялясь в глазок… Но не открывала! Сука…
Макс нервно пригладил волосы. А может, показалось все? Может, там и нет никого — пустая квартира?
Молодой человек повернулся к лестнице и старательно затопал ногами, делая вид, что поднимается наверх, к себе. Потом, выждав некоторое время, неслышно спустился. Уселся на корточках под дверью, прислушался… Ага… Вот в квартире что-то звякнуло. Вот потянуло подгоревшей кашей. Была, была тетка! А не открывала, потому что явно что-то видела, знала, но не хотела рассказывать, а может, и сама была каким-то боком причастна к случившемуся.
И наверняка не мог быть непричастен староста! Впрочем, в его квартиру колотиться тщетно. Точно такая же дверь, глазок…
Как же узнать?
Впрочем, есть один вариант… даже несколько…
* * *
Сбегав в разгромленную квартиру, Тихомиров прихватил оставшиеся от Олеси сигареты — почти целую пачку, вышел на улицу и, осмотревшись, направился к возившейся у снежной горки ребятне. Как в старые добрые времена, мальчишки и девчонки катались с горки, валялись в сугробах, кричали, играли в снежки. Словно небо над ними и не было покрыто надоевшей желтой взвесью, словно оно радостно голубело, словно бежали кудрявые сахарно-белые облака, словно ярко сверкало солнце…
Безмятежно распахнув куртку, Максим встал неподалеку у дерева, закурил, хотя давно уже бросил, картинно поигрывая кончиком длинного шерстяного шарфа. Будто просто надоело дома сидеть, вот и вышел человек на улицу — день-то, можно сказать, теплый, светлый. Кстати, тут и собачники должны быть, в скверике, вот и у них бы спросить.
— Дяденька, сигареткой не угостите?
Макс скосил глаза, повнимательней рассматривая подошедших пацанов: обоим лет по двенадцати, оба худые, веснушчатые, в одинаковых синих, с белыми полосками, шапках. В другое время Тихомиров их прогнал бы далеко с подобными просьбами, но сейчас…
Сплюнув, открыл пачку:
— Курите, парни! Что, скучаете?
— Да как сказать. — Вежливо поблагодарив, мальчишки переглянулись, один вытащил из кармана курточки спички, чиркнул… А семья у него небедная, спички сейчас — драгоценность.
— Знаете, раньше мы думали: вот здорово было бы в школу не ходить, а сейчас… — Парень неожиданно вздохнул и закашлялся. — А сейчас — пошли бы. Не знаю, как кто, а я бы — точно!
— И я.
— Да, — задумчиво покивал Максим. — Понимаю — скучно. Развлечений во дворе — никаких, раньше хоть машины ездили, иногда сталкивались — интересно было.
— Да, машины, — охотно поддержали пацаны.
— А вот сегодня, с утра, телеги какие-то приезжали.
Так-так! Тихомиров насторожился.
— И не телеги, а сани — вечно ты все путаешь, Колька! Это, между прочим, сантехники были.
— Почему же сантехники-то? — удивился Макс.
— Так их староста Иван Кузьмич встречал.
— Ого! Так вы и старосту знаете?
— Кто ж его не знает? — Пацаны снова переглянулись и почему-то вздохнули.
— И что староста? — форсировал разговор молодой человек.
— Да ничего. Встретил, показал какую-то бумагу… Повел в подъезд.
— Так-так-так… А из подъезда они когда вышли?
— Точно не знаем… Может, часа через два. Мы тут играли…
— А одни вышли-то?
— Одни…
— Не, не одни, Колька! Женщина какая-то с ними была… Они ее вели под руки. И быстренько в сани… ну, в фургон, на санях который.
