— А вон, посмотри выше…
А выше краснел лозунг: «Решения XXIV съезда КПСС выполним!»
— Двадцать четвертый съезд, Олесенька, в начале семьдесят шестого года был.
— Ой, да ну вас. — Девушка отмахнулась. — Что-то во все это не очень верится…
— Ага, а во все, что с городком нашим произошло — верится?
— Ну, вообще-то…
— И вот еще, смотри…
Как следует размахнувшись, Тихомиров ударил кулаком в афишный щит… Рука прошла насквозь… и так же легко вышла.
— Видишь? Это просто иллюзия. Мы здесь можем только смотреть и ничего не можем сделать. Даже поесть вряд ли сможем, впрочем, можно попробовать. Зайдем в чей-нибудь дом…
— Ой! — Олеся испуганно затрясла головой. — Может, лучше не надо? Давайте лучше вот в клуб зайдем — хоть погреемся.
— А вот это ты правильно заметила, — одобрительно кивнул Макс. — Обогреемся, передохнем — и обратно. На ту полянку с цветочками.
— С какими такими цветочками?
— Да с разноцветными, не видела что ли?
Они вошли в клуб и с удобством расположились в фойе, в старых, обтянутых обшарпанным дерматином креслах.
Григорий Петрович принялся бродить по фойе — рассматривал висевшие на стенах фотографии. Потом вдруг обернулся:
— Вы пока тут отдыхайте, а я… я сбегаю в одно место. Проверю тут кое-кого… А? С полчаса времени хватит.
— Ну что ж. — Тихомиров пожал плечами. — Беги, Петрович. Только смотри не опаздывай.
— Да я быстро…
* * *
В узкое окно было видно, как инженер спустился по крыльцу, осмотрелся и решительно зашагал к магазину — деревянному, выкрашенному темно-зеленой краской, зданию с характерной вывеской — «Продмаг РАЙПО».
— Интересно, а почему мы через пол не проваливаемся? — краем глаза посматривая на суетящуюся уборщицу, негромко спросила Олеся. — Или сквозь стены не проходим?
Максим пожал плечами:
— Не знаю. Наверное, тут определенная сила нужна. Если вот головой в стенку броситься — думаю, проскочить можно.
Девушка улыбнулась:
— Пожалуй… Как ты меня нашел?
— По следам… Расспросил, кого смог. А ты как там оказалась?
Передернув плечами, Олеся закусила губу и некоторое время сидела молча, видно, переживала.
Тихомиров обнял ее за плечи, прижал к себе и крепко поцеловал в губы. Девушка не отпрянула, наоборот, потянулась к нему, и вот уже Максим стащил с нее свитер, обнажил грудь, принялся целовать взасос, так что девушка застонала, закатила глаза…
Уборщица загремела ведром…
— Ой! — Олеся торопливо прикрыла грудь рукою.
Максим тоже сконфузился, а потом громко расхохотался:
— Ты что? Она же нас и не видит, и не слышит…
И снова — жаркие поцелуи, объятия, и вот уже рука Максима мягко скользнула к Олесиным джинсам, расстегивая молнию…
И все равно девушка стеснялась уборщицы — пришлось уйти в зал, на сцену, там и примостились, на пианино…
— Ты знаешь, — тяжело дыша, шептал Максим, — я всегда тебя любил… всегда… даже когда мы расстались…
В фойе вдруг послышался какой-то шум. То ли уборщица уронила ведро, то ли кто-то пришел… Да, да — вот, заговорили…
Немного придя в себя, Тихомиров прислушался, придерживая Олесю за талию. Прислушался просто так, больше по привычке, ведь здесь их все равно никто не мог ни слышать, ни видеть…
— Эй, бабка! Я тебя спрашиваю! Ты что, оглохла, старая?
И ругательства. И грохот — словно кто-то бы полетел на пол. И — снова ругательства. И — недоуменное:
— Э, мужики? Это что здесь такое делается-то, а? Слышь, Жердяй… А ну-ка, ущипни-ка ее!
— Ну да, делать мне больше нечего — только каких-то бабок щипать!
— Ну, не ущипни… Ну, пни тогда…
Снова грохот! Снова кто-то упал… Кто-то?
— Одеваемся! — быстро шепнул Макс. — Похоже, это по нашу душу.
— Ага, одеваемся. — Олеся не выдержала, улыбнулась. — Одежда-то наша там, в фойе, осталась.
Черт!
Вот это уже была засада. Сейчас они ее найдут и…
Точно!
— Ого! Смотри-ка, Витек, — свитерок знакомый. И трусики… Не на нашей ли биксе такие были?
Тихомиров быстро схватил девушку за руку:
— Уходим!
— Что, прямо так — без одежды?
Молодой человек осмотрелся:
— Пошарим за кулисами — может, там чего? Только быстрей — Петровича предупредить надо!
* * *
Да-а… Жаль, что никто из местных не мог их сейчас видеть, а то бы позабавился: молодые люди выбрались из клуба через окно в костюмах, как видно, оставшихся в клубе еще с Нового года. Максим — Дедом Морозом, а Олеся — Снегурочкой. Смешно, но главное, не холодно…
— Слушай, Максим…
— Ха! Здрасьте! Вы, случайно, ничего не попутали?
Максим вздрогнул: проходивший мимо парнишка в жутком клетчатом пальтеце и валенках, округлив от удивленья глаза, обращался именно к ним.
Олеся схватила своего спутника за руку:
— Что же получается, он нас сейчас видит? А ты же говорил…
— Говорил… Господи! Одежда! Она же это… их… Значит, так повлияла.
— А вы артисты, да? — не отставал паренек. — Из города приехали?
— Да… мы это… из города. — Натянув на лицо улыбку, Тихомиров кивнул. — Спектакль в вашем клубе будем ставить. «Братья Карамазовы» называется.
Пацан улыбнулся:
— А, знаю — по Чехову.
— По Достоевскому, двоечник! — захохотал Макс.
— А у вас вечером спектакль, да? — Парнишка ничуть не обиделся на «двоечника», видать, таким и был. — А сколько билет стоит? А буфет будет? С мандаринами?
— Обязательно будет! — заверил молодой человек. — Как же «Братья Карамазовы» — и без буфета?
— А мандарины точно будут? Тогда я мамку отправлю, пусть сходит.
— Отправляй, отправляй… А лучше — сам приходи. Можешь уже прямо сейчас бежать за деньгами.
Пацан при этих словах оживился:
— А что, работает уже буфет-то? Тогда я побегу…
— Слушай-ка, милый… — посмотрев вслед убегающему мальчишке, удивленно протянула Олеся, — ты что такое несешь-то? «Братья Карамазовы», буфет, мандарины…
— Да нам бы его спровадить. — Молодой человек шмыгнул носом. — И вообще — тут не отсвечивать, особенно в таких костюмах. Где ж Петрович-то, черт побери? Да, кстати… валенки-то не жмут?
