От натопленной печки распространялось блаженное тепло, и Макс, быстро раздевшись, развесил одежду просушиться, а сам, брезгливо почесав голову, уселся на оттоманку, благо хозяин как раз чокался до краев налитым стаканом с изображенной на ядовито-желтой бутылочной этикетке девицей.
Тихомиров, конечно, давно ушел бы, поискал какую-нибудь хату поприличнее, поспал… Да вот только одежду жаль было бросать. Впрочем, пока сохнет, можно и на другую половину дома прогуляться. Да, пожалуй, а то задохнешься тут от алкогольных паров и прочей вони.
– О, а ты что еще за черт? – Поставив стакан, алконавт обернулся и удивленно посмотрел на незваного гостя. Посмотрел вполне осмысленно – точно видел!
Ну да, а как же… Забывшись, Макс прикрыл ноги покрывалом. Но каким же образом этот…
– Во! – Мужик внезапно обхватил растрепанную голову руками. – Говорила Райка: бросай пить… вот уже и черти мерещятся.
– Сам ты черт! – обиделся Тихомиров. – Меня, между прочим, Максимом зовут.
– А я – Евгений, можно просто Джон или Женька. – Хозяин бич-хаты с неожиданной дружелюбностью улыбнулся и протянул руку. – Ты извини, я ведь и впрямь поначалу подумал: черт!
– Да уж ладно, всяк ошибиться может. – Максим привстал поздороваться, и покрывало тут же сползло на пол.
– Ой! – испуганно воскликнул Джон-Женька. – Ты точно не черт?
– Да не черт, сказал ведь уже! – Тихомиров поднял покрывало.
– А чего ж тогда ты то появляешься, то опять пропадаешь? Как музыка… когда «глушилки» глушат. Да и вообще – ты чего голый-то? Хотя, вообще-то, твое дело…
– Да одежку у тебя на печке сушу.
– А-а… Не зря, выходит, стопил… Слушай – так с утра всего колотило!
Встав, хозяин хаты принес с кухни граненый стакан, разлил поровну оставшуюся в бутылке жидкость:
– Ну, за Леннона. Завтра ведь двадцать второе апреля, день рождения Ленина… Вот только послушай: Ле-нин, Лен-нон – как сходно звучит!
Однако, алкоголик-то оказался с диссидентским душком! Да, наверное, и не без таланта – иной бы Тихомирова просто не рассмотрел, что с покрывалом, что без оного.
– Не, я не пью, – решительно отказался гость – он ведь и в самом деле не мог в этом мире-мороке ничего ни съесть, ни выпить.
– В завязке что ли? – понимающе ухмыльнулся Женька. – Заставлять, конечно, не буду… а все ж попробуй, выпей.
Макс пожал плечами:
– Ну, разве что только попробовать. Чтоб вкус не забыть!
– О! – расхохотался пьяница Джон. – Наш человек – сразу видно! Да другие, знаешь, ко мне и не ходят, комсомольцы там всякие и… Короче, тссс!!! Соседи иногда настучать любят. Меня ведь из Ленинграда-города выселили, блин, не поверишь – за тунеядство! А я в ресторанной банде на басу лабал, денег зашибал – немерено. Ну и пил, конечно… Нет бы трудовую книжку сделать, так куда там – каждый день запой, точнее, ночью, к утру ближе, ну, после того как свое отлабаешь. Я ведь, кстати, не только на басу, я и на фортепиано мог, и петь даже… Солнце в небе светит хмур-ро, не заглядывая вдаль! От Байкала до Амур-ра… мы проложим магистраль! Представляешь – даже такую лабуду заказывали! Но так, конечно, все больше битлов или Тухманова… Опять от меня сбежала последняя электричка-а-а…
Голос у лабуха-диссидента неожиданно оказался приятный, этакий баритон с легкой, едва слышимой хрипотцой. Не такой этот Женька-Джон оказался пьяный, да и молод еще – лет тридцать – тридцать пять, не больше. Господи, а ведь поначалу чистым стариком показался!
И домик у него был расположен очень даже удачно – самый близкий из всех к той самой дороге, к цветикам-семицветикам… И никакое ретро-авто – наверняка! – мимо не проедет. Ну, «москвич», конечно, уже искать поздно… впрочем, а может, и нет.
Запахнувшись в покрывало, словно Цезарь в тогу, незваный гость подошел к окну, вглядываясь в смутный свет раскачивающегося на ветру фонаря:
– Машины-то небось частенько ездят, спать не дают?
– Да я, как выпью, без задних ног дрыхну! Ты вино-то пей, не держи…
Да, Тихомиров ведь все еще держал стакан… Наконец собрался с духом, сделал вид, что выпил. Конечно же, не почувствовал никакого вкуса, один запах, да и вино в желудок не попало – пролилось на пол.
– О! – обрадовался Женька. – Я же говорил – хорошо пойдет. А что пролил малость, так не беда, Райка придет – пол вымоет.
– Райка – это кто, подруга?
– Подруга, подруга, на свиноферме вместе работаем, скотниками. Интеллектуальное занятие, между прочим, не знал? Ты-то сам, вижу, питерский?
– Питерский. В одном НИИ тружусь, младшим научным…
– О! Я же говорил – наш брат! Стругацких небось почитываешь?
– Почитываю. – Максим негромко рассмеялся. – Приятель за мной должен был подъехать… Тут легковая машина не проходила, типа «запорожца» или «москвича»?
– Не. – Женька покачал головой. – Честно сказать, не видел. Двигатель слышал, да… Но здесь легковушек вообще мало ездит, в основном совхозные грузовики с навозом да корнеплодами. Хотя иногда и мелькает – на «запоре» «ушастом» кто-то ездит, не твой, кстати, приятель?
– Вряд ли…
– «Москвичок» бывает, четыреста восьмой или четыреста двенадцатый – я их путаю. Иногда даже «волга» проедет, черная, как у директора совхоза… но за рулем какой-то патлатый мэн – точно не шофер совхозный. Да и машина ухоженная – аж блестит вся. Я один раз голоснул, хотел хоть копеек двадцать стрельнуть или сигаретку – не, даже голову не повернул, пронесся. Коммунизм строим, а все еще такие людишки встречаются, наплевать им на мучения своего ближнего!
Максим охотно поддакнул: Да уж, да уж.
Ну надо же – так повезло! Впрочем, он ведь специально именно к этим домикам и вышел. Не в этом бы про машинки узнал, так в следующем – вон их тут сколько.
– Неужели такая ухоженная «волга» – и на вашу свиноферму ездит? Или, там, на поля…
– Не знаю. Не на ферму – точно, и не на поля. А там дальше к пионерлагерю дорожка, не помню, как он называется.
– К пионерлагерю? – насторожился гость. – А далеко он отсюда?
– Да километров десять-пятнадцать, может, и больше – я в той стороне и не был-то. Видел, что указатель висит: «Пионерский лагерь»… О! «Тополек» называется. Ну да, «Тополек».
– А дальше, за лагерем, что?
– А черт его знает! Поселковые говорят: место там какое-то нехорошее, гиблое – сухостой, болота непроходимые, чащи…
– Да-а… – Тихомиров покачал головой. – Вот уж никогда б не подумал, что буквально под боком у Питера… такое.
– Я тоже раньше не думал… Слышь, друг, если ты у меня ночевать будешь, то имей в виду – бухло кончилось и купить его сейчас негде. То есть я имею в виду – близко негде. Идти надо, а я, увы, не ходок – завтра на смену, в пять утра как штык! Ты только подумай – вся страна, как один человек, завтра будет отмечать день рождения вождя мирового пролетариата, а я, как последний изгой, с вилами на навозной куче! Ничего себе картина – да? Хотя Райка права… – Спившийся музыкант вдруг поник головой. – Сам ведь во всем виноват, сам. Мне бухать завязать бы… но, знаешь, так неохота! Слышь, если ты побухать хочешь, я скажу, где взять, только туда идти около часа да назад столько же.
