– Не, за прогулы… хотя там все связано. – Парень иронически хмыкнул и предложил: – Слушай, Мик, что здесь стоять? Пошли ко мне, портвешку хапнем!
– С большим удовольствием!
Тихомиров, конечно же, не отказался, еще бы – он сразу же, с первого взгляда, раскусил того, кто перед ним столь неожиданно материализовался. Молодой человек примерно лет двадцати, тощий, с длинными прямыми волосами и в очках, явно косящий под Джона Леннона. К тому же еще и одетый соответственно – в потертую джинсуху с пацификом на лацкане.
Общаться с подобными людьми Макс уже навострился на примере незадачливого музыканта Женьки. И вот сейчас, шагая следом за новым знакомцем, хорошо себе представлял, в какой обстановке окажется.
– Велкам! – остановившись у полураскрытых ворот склада, – того самого! – гостеприимно пригласил Толик.
Ну да, все почти так и было, как Тихомиров себе представлял – этакий уголок сторожа-диссидента: старый, накрытый армейским одеялом топчан, стол с прибитой гвоздями ножкой, картофельные ящики вместо стульев, на стенах большие черно-белые фотографии: битлы, «Роллинг Стоунз», «Пинк Флойд».
Продвинутый чувак этот Толик!
Еще бы, каморка освещалась большой настольной лампой с рваным абажуром непонятного цвета, лампочка на потолке была выкручена, а из патрона уходил вниз, к столу, провод с тройником на конце. К тройнику и подключалась лампа, и не только она одна – у стены, прямо на полу, стоял старый монопроигрыватель «Аккорд» с деревянным корпусом, правда, музыка не звучала – пластинка как раз закончилась.
– Сейчас переверну. – Бывший студент, естественно, первым делом занялся музыкой. Обернулся, похвастался: – «Дорз»!
– «Моррисон Хотел», – прочел Максим на обложке диска.
– Ты не смотри, что я его на таком дерьме слушаю, просто диск уже до такой степени запилен – только выбросить осталось. Я его недорого и взял, за пятак – ради конверта больше.
– Моррисон, Моррисон… – задумчиво произнес гость. – Бывал я на могилке… В Париже, на Пер-Лашез.
– Да ты что!!! – При этих словах Толик уронил только что взятый стакан на пол. – Не врешь?
– Клянусь шлепанцами Йоко Оно!
– Ну ты фру-у-укт! Ты что же у нас, выездной, оказывается?
– Был выездной. Теперь вот – как ты.
– Да-а. – Сторож покачал головой. – Бывает… Ну, давай, за знакомство. Да ты не стесняйся, тут по пути, в виннике, «гнилушку» по девяносто восемь копеек выкинули… ну, я и взял, думаю, вдруг да зайдет кто-нибудь? Не одному же пить, верно? Вот, ты зашел… Ну? Миру мир!
Этот тост, подняв наполненный до краев стакан, Толик произнес на полном серьезе и так же серьезно, не спеша, но и не особо затягивая процесс, выпил, закусив ириской.
На взгляд Тихомирова, пойло было то еще… пахло, по крайней мере, отвратительно… наверное, первый раз за все это время Максим порадовался, что не может в этом мире ни есть, ни пить… Так, сделал вид… И то закашлялся!
– Что, не в то горло пошло? – протягивая ириску, сочувственно улыбнулся сторож. – На вот, занюхай. Есть не советую – фантик не отдерешь. Впрочем, можешь вместе с фантиком.
– С-пасибо, – чуть заикаясь, поспешно отказался Максим.
– Куришь?
– Бросил.
– Здорово! – Хлопнув себя по ляжкам, Толик искренне расхохотался и, завалившись на топчан, попросил: – Ну, про могилку Моррисона-то расскажи, а?
– Могилка как могилка, обычная, – вспоминая, пожал плечами гость. – Низенькая такая плита с надписью «Джеймс Дуглас Моррисон» – и даты жизни и смерти. Цветы кругом, свечки… Знаешь, такое впечатление, что там, на кладбище, все только на эту могилку и ходят, других – Бальзака, Пиаф – не очень-то и найдешь, а вот Моррисона сразу по толпе вокруг заметишь.
– Уважает пипл! – расслабленно протянул бывший студент. – Помнит. Ну, допьем, пожалуй… За Джима!
– За Джима…
Вообще-то к поклонникам группы «Дорз» Тихомиров себя никогда не причислял, не вдохновляла его их музыка – грустноватая и больно уж тягучая. Просто был на Пер-Лашез – чего ж не зайти-то?
Правда, в данный момент «Дорз» пришлись как нельзя более кстати – после только что распитой «гнилушки» сторожа явно тянуло в сон. Да и Тихомиров-то начал клевать носом, чего уж никак не мог себе позволять.
– Ты тут с кем на пару-то? – на всякий случай поинтересовался Макс. – Поди, с дедом каким?
– С Владленом. Он, конечно, не из наших, но парень неплохой, к тому же поэт! Да-да, неплохие стихи пишет, почти как Евтушенко.
Гость разочарованно вздохнул: поэт – это было не очень-то хорошо в его деле.
Глаза так и слипались, а вот Толик, как назло, вовсе расхотел засыпать, затеяв какой-то философский спор сам с собою. Вот, тоже был из породы обожающих поболтать людей, неважно о чем, неважно с кем, лишь бы слушали… впрочем, последнее вовсе не обязательно. И, как все люди такого склада, бывший студент-филолог говорил много, с ненужными и не всегда понятными подробностями, азартно перепрыгивая с темы на тему.
И вот эта его весьма глуповатая – но с большими претензиями! – речь действовала на Макса ничуть не хуже любого снотворного.
Поговорив о творчестве «Дорз», Толик без всякой паузы перепрыгнул на Солженицына, потом, пробежавшись по известным своей левизной философам франкфуртской школы, из которых почему-то больше других выделял Теодора Адорно, снова перешел на музыкальную тему, взахлеб расхваливая достоинства оперы «Иисус Христос – суперзвезда».
И никак не умолкал, черт! Ну конечно, раз уж появился собеседник – чего же молчать-то? Тем более сторожу вообще-то спать и по инструкции не положено.
– Ты что охраняешь-то? – улучив момент, поинтересовался Максим.
– Да фигню всякую – стиральные порошки, мыло… О, кстати, тебе мыла не нужно, хозяйственного? Много не дам, заметят, а штучки три-четыре – пожалуйста!
– Не, не надо.
– А то смотри…
Тихомиров уже поглядывал на сторожа с крайней неприязнью – больно уж неутомимым оказался этот худосочный чувак, ничто его не брало – ни ночь, ни вино, ни тягучая музыка. Что-то нужно было придумать, и как можно скорее – Тихомирову почему-то не очень-то хотелось тащиться сюда еще раз… Ну что поделать, наверное, придется все-таки… не убивать же парня… разве только слегка оглушить да связать веревкой…
Черт! А ведь можно просто уйти! То есть сделать вид… Ну да, сбросить с себя любезно предложенную сторожем куртку, поставить бутылку – раствориться, исчезнуть, и все, никакой Толик никого не заметит.
– Ну, пора мне. – Тихомиров взял в руки бутылку. – Пожалуй, пойду.
– Уже? Ладно. Пошли, ворота тебе открою…
Вышли. Попрощались. Толик отвернулся… и Тихомиров быстро поставил бутылочку наземь – оп!
