Какая цель у вас похищенным часам?
Альфонс де Ламартин.
Озеро
– Дорогие ребята! Мы все рады приветствовать вас в начале этой удивительной смены, которая, несомненно, запомнится вам надолго. В первую очередь разрешите представить вам ваших вожатых, с которыми многие из вас наверняка уже успели познакомиться, и тем не менее…
Звучащий из развешанных на деревьях динамиков голос вдруг сорвался на визг, но тут же выправился, и стоявший на сцене позади начальника Макс, обернувшись, показал кулак мелькнувшему в распахнутом окне радиорубки Женьке. Тряхнув лохматой головой, музыкант сразу приложил руки к груди – мол, все под контролем!
И все же Максим волновался – может, зря его предложил? С другой стороны, без помощника трудно, да и Женьку, честно говоря, жалко: что ж ему, так теперь в скотниках и ходить? С его-то талантом?
Вот пить бы не начал, зараза, нет, вроде как клятвенно обещал, божился. Услыхав про лагерь, сразу загорелся весь – я, мол, такую там самодеятельность разведу, в Москву на гастроли поедем! Взяли бы только… Ну что на это мог Макс сказать? Взять-то возьмут, только ты, друг, не подведи, не пьянствуй!
Ну, что и говорить, обещал! И пока слово свое держал – даже пива не пробовал. Впрочем, его тут и не было, пива-то, как и никакого другого спиртного – ближайшее сельпо располагалось километрах в двенадцати. С другой стороны, бешеной собаке триста верст – не крюк, но… Держался пока Женька, держался.
Вот, песенку вовремя врубил… «Пинк Флойд», что ли? Ну, гад… Нет! Вот исправился, то, что нужно, поставил:
Мы – пионеры советской страны,
Нас – миллионы…
Первый день прошел суматошно, второй уже получше, а на третий-четвертый все уже покатилось по накатанной колее. Женька не пил, к новым своим обязанностям относился ответственно, начальник и вожатые на него нарадоваться не могли, настолько безотказным парнем оказался новый музрук-радист! И дело свое знал – не подкопаешься! Ладно, играл на всем – на баяне, фортепьяно, гитаре, так еще и, к большому удивлению Тихомирова, оказался политически грамотным, скорее даже – ушлым.
Макс только диву давался, как Женька разговаривал со старшим воспитателем – вредной дамой с вполне подходящим именем – Даздраперма. ДА ЗДРАвствует ПЕРвое МАя – так ее имечко переводилось, родители-идиоты обозвали, была в тридцатые годы такая вот мода: Владлен – ВЛАДимир ЛЕНин, Ким – Коммунистический Интернационал Молодежи и в таком вот духе.
– Вот, Даздраперма Георгиевна… (Женька был один из немногих, кто выговаривал это словосочетание без всякой запинки, начальник лагеря, между прочим, к таковым не относился)… Вот, Даздраперма Георгиевна, поступило предложение от вожатых провести вечер знакомств. С танцами.
– Без танцев!
– Вот, я тоже так подумал, но, увы – комитет комсомола лагеря будет против. То есть я имею в виду – «за». За танцы, разумеется. Тут уж не поспоришь, но… Я полагаю, они должны пройти на высоком идейно художественном уровне, в полном соответствии с постановлениями партии и правительства относительно музыкального репертуара культурных учреждений…
Тут даже Даздраперма не выдержала, довольно растянув сухие губы, кивнула:
– Вы совершенно правы, Евгений Иванович.
– Вот и я о том. Вот список музыкальных произведений для вечера, с начальником согласовано, осталось согласовать с вами – копию отправим в райком комсомола. Все, как указано вышестоящими партийными организациями, обратите внимание: шестьдесят процентов музыки – песни советских композиторов… вот они у нас – ансамбли «Самоцветы», «Голубые гитары», «Цветы»… Двадцать пять процентов – исполнители братских социалистических стран… ну, вы их, верно, не знаете… И остальные пятнадцать – композиции прогрессивных западных музыкантов…
– Гм… гм… интересно! А кто это – Джимми Хендрикс?
– Великий чернокожий музыкант…
– А, типа Поля Робсона?
– Да-да, Даздраперма Георгиевна, вот именно! Типа того…
– А «Шокинг Блу»?
– Вокально-инструментальный ансамбль комсомола Голландии!
– В Голландии есть комсомол? Никогда бы не подумала! Ладно, пусть будет… а вот это – хор и оркестр Джеймса Ласта? Кто этот Ласт – американец, что ли?
– Немец, Даздраперма Георгиевна.
– Нет, немцев нам не надо, особенно сейчас – в год тридцатилетия Великой Победы! Вычеркивайте!
– Я почему-то так и подумал. Совершенно с вами согласен, уважаемая Даздраперма Георгиевна. Вычеркиваю… Кстати, немца этого можно прогрессивными англичанами заменить, вот «Лед Зеппелин» – «Черный пес», по Хемингуэю…
– Же… Евгений Иванович, можно вас?
Музыкант повернул кудлатую голову:
– Одну минуточку, Максим Андреевич, сейчас мы с Даздрапермой Георгиевной закончим… Вот здесь, пожалуйста, подпись поставьте… Отлично! Завтра же передам копию в райком! Хху-у-у… – Вытирая лицо пижонским шейным платком, Женька вышел с веранды во двор. – Чего случилось-то, Макс?
– Здорово ты Даздраперму развел… Чувствуется опыт.
– Это еще что! – хвастливо приосанился Джон. – Мы в ресторане еще не такое проделывали! Ты что хотел-то?
– Про дорогу спросить… Которая к Злому озеру. А то тут многие путают.
– Так и я толком не знаю. Постой! Даздраперма точно должна знать, она в этом лагере чуть ли не со сталинских времен. Сейчас…
Женька вновь исчез на веранде, но вскоре с крайне довольным видом вернулся:
– Есть одна дорожка – прямо к озеру проехать можно. Не, не та, что мимо лагеря, в другом месте – за старым стадионом.
– Нда?! – Максим озадаченно почесал затылок. – Вот уж никогда бы не догадался!
– Так никто бы… Но Даздраперма сказала: именно та дорожка и есть!
– Что ж, пока тут все к вечеру готовятся, пойду-ка прокачусь.
– Везет тебе! – ухмыльнулся Женька. – Ладно, катайся… компанию тебе, извини, не составлю – некогда, репетировать надо.
Женька, конечно, подобрал себе в радиорубку умненького паренька, почти то же самое, присмотревшись, сделал и Макс – по его указанию вожатые с утра еще выбрали и прислали физоргов, вот они и должны были, по мысли молодого человека, работать, ему-то уж всяко было некогда – вовсе не затем он сюда явился! Были и свои дела, весьма неотложные. Кстати, еды-то (а главное, минералки) оставалось еще примерно на неделю. И вот за эту-то неделю нужно было все успеть! Выражаясь высоким штилем, разгадать жуткую тайну Злого озера!
Закатав штанину, чтоб в цепь не попала, Тихомиров оседлал общественный велик, вывел его за ворота и, обогнув старый, заросший густыми кустищами стадион, погнал по лесной дорожке куда-то в самую глухую чащу!
Чем дальше он ехал, тем грязнее и непролазнее становилась дорога, тем гуще обступали ее деревья – сумрачные черно-зеленые ели, корявые угрюмые осины, ивы, березы, рябина. Какое-то колдовское Берендеево царство!
