Стив на минуту задумался, осознал, что это такой витиеватый комплимент, окончательно растаял, сфотографировался с нами – три «Полароида» расщелкали, потому что он непременно каждому хотел на память фото подписать – и ушел к себе нянек дожидаться. Причем несколько групповых снимков за пазухой унес. А на следующий день смотрим – громадное интервью в «Ски Экспресс». С теми самыми фотографиями и кучей дифирамбов в наш адрес. Не вынесла душа поэта. К интервью подверстали колонку – заявление тренера и менеджера, что они когда узнали, где великий Малкович покатался, чуть не поседели в одночасье. Что ж, очень грамотный маркетинговый ход. Я выяснил потом – у Стива после этой публикации моментально продажи выросли на десять процентов. И его самого лично, и всего, что с чемпионом Малковичем хоть как-то связано. Вот какие удивительные вещи творит со спортсменами простое человеческое любопытство. Проистекающее из зависти, той самой черно-белой зависти.
Но все-таки он, сволочь, глядел на нас свысока. И это тоже естественно. Неспроста мое бессознательное вздыхает о том, что я ни разу не выступал на Кубке. Очень хочется дорогому бессознательному стряхнуть с моих неслабых плеч комплекс вины перед мамой-папой. Вины за то, что уродился непутевым и вместо того, чтобы стать звездой большого спорта, блистаю в уродливом шоу наподобие гонок на разбивание машин. Знай мои предки драгоценные, чем все кончится, черта с два бы они ребенка отдали в спортшколу. Но ребенку нужно было укреплять опорно-двигательный аппарат, и он любил горные лыжи. Забота о моем здоровье пересилила глубокую уверенность, что спортсмены вырастают безмозглыми идиотами. Впрочем, никому и в голову не приходило, что я действительно пойду по этой стезе. Талантом великим мальчик не отличался, а формула «Ски Челлендж», которая для меня оказалась тем, что доктор прописал, тогда еще только набирала обороты. В России о ней даже профессионалы мало знали и относились к жесткому слалому, мягко говоря, презрительно. Отсюда и русское прозвище «жесткий», хотя на самом деле наша дисциплина официально – hard slalom.
Короче говоря, это называется повезло – случись мне полюбить вместо горных лыж классическую музыку, вырос бы хлюпиком и бездарным пианистом.
…Я лежал, смотрел, как за занавесками становится все ярче, и продолжал анализировать сон. Некоторые моменты определенно мне нравились, другие вызывали недоумение, а в целом… У меня бывают удивительные сны. Не часто, примерно раз в месяц – и слава Богу, а то бы давно с ума сошел. Честно говоря, я люблю их смотреть и до какой-то степени научился не теряться там, внутри. Могу, например, усилием воли загнать себя обратно в тот эпизод, который уже вроде бы закончился, но очень хочется развития темы. Могу наоборот, не просыпаясь, выскочить из неприятного сюжета в какой-нибудь другой. А с нынешним сном мухлевать не понадобилось, все эпизоды имели четкое логическое завершение и оставалось только с диким удовольствием и легким ужасом смотреть. И все же, душу глодало беспокойство. Этот сон вполне мог сбыться, причем по всем позициям. Допустим, в большинстве своем они меня устраивали. Если не считать все того же катания по воде – недаром оно меня даже во сне (!) насторожило. И еще первые ощущения, испытанные мной в виртуальном Кице… От них попахивало нехорошим пророчеством, особенно когда возник отчетливый знак потерянной растерянности – дурацкое хождение босиком с дебильными табуретками под мышкой. А я не люблю быть потерянным и растерянным. Я в такие моменты слишком управляем. И почему все безымянно? Этот парень молодой, который нашел меня в лифтовом холле – я даже не смог толком запомнить, как он выглядел. И ребята… Да, наши ребята, что выпивали в уличном кафе! Всего лишь абстрактные наши ребята, ни имен, ни физиономий. Недаром Илюха ворвался в сон ярким радужным пятном – я соскучился по знакомому лицу. А если это намек на предстоящее одиночество?!
Слишком много намеков. Слишком много слоев для одного-единственного сна. И нечеткая, размытая, но прущая изо всех щелей тревога. Почему именно так? Эта-то ситуация меня и дергала больше всего. Дело в том, что мои сны всегда полны конкретики. А тут какой-то неясный (или чересчур мудрено зашифрованный?) сигнал. Допустим, принял я информацию о надвигающейся беде и перевел ее в визуальный ряд. Но почему, извините, такая форма? Хотя, если подумать – а какая еще? По большому счету, жизнь моя протекает в уютном замкнутом мирке, довольно бедном на новые впечатления. Одни и те же лица, одни и те же города, один и тот же спонсор третий сезон, даже снег везде одинаковый. А то, что со мной собиралось приключиться, вполне могло оказаться чересчур нестандартным и потребовать таких выразительных средств, какими я просто не владел в силу личной культурной ограниченности. Обидно, но факт. Ладно, Поль, не переживай. Вспоминай этот сон почаще, думай о нем – и однажды ты все поймешь. Лишь бы поздно не оказалось…
Мне ведь чего только не снится. Как-то пригрезилось кино, и в нем мы с Крис играли пару контрразведчиков, осматривающих транспортную развязку под Гагаринской площадью на предмет закладки бомбы диверсантом. Сюжет как сюжет, бывает. Двадцать первый – век терроризма, раз в неделю что-нибудь должно рвануть, а коли не рвется, значит, где-то уже взяли заложников… Место действия – тоже ничего особенного, развязка эта мне с раннего детства запала в душу. Никак сообразить не мог, почему, когда ныряешь под землю, видишь один магазин, а когда выныриваешь – другой. История простейшая: ребенок в машине сидит низко, угол обзора сужен, подголовник мешает обернуться и все понять. Но едва я подрос и разобрался, что к чему – начало сниться это место. Как символ загадки. Так вот, в том самом кино с нами третьим играл такой антикварный голливудский актер, Берт Ланкастер. Почему – не знаю, видел Ланкастера два раза случайно, и фамилию-то запомнил, потому что был такой бомбардировщик. А по фильму моему сонному его героя звали Коркрен. И я, проснувшись, как последний идиот мучился – какого черта он Коркрен? Никогда такого имени не слышал. Ладно, проходит неделя. Дают по «Классике» старый вестерн с таким же раритетом Истом Клинтвудом. Этот хоть познаменитей будет. Я, естественно, сажусь культурно развиваться. И что бы вы думали? Минут пять один из героев распинается в подробностях о том, как именно был застрелен некто Коркрен-Два-Револьвера. Тьфу! Вот и не верь после этого в существование единого информационного поля. Ну, всплеснул руками, принялся рассказывать. Парни на смех подняли. Ты, говорят, слишком много читаешь, а еще больше из прочитанного намертво забыл. Сунулся к Генке. Он меня выслушал и примерно то же ответил – старик, эксперименту недостает чистоты. Вот когда тебе приснится то, не знаю что…
Ну, приснилось. И как мне с этим дальше жить?
А никак. Только быть дважды, трижды внимательным. И все.
О! Вспомнил! Не Ист Клинтвуд, а Клист Интвуд. Или по-другому?… Нет, извините, не бывает таких имен. Это все подлец Илюха, он как на легендарного актера посмотрел, так сразу его и обозвал: «Глист Дриствуд». Попробуй запомни фамилию в эдаких условиях. Хотя на Глиста Дриствуда мужик здорово смахивал. Правда, в столь преклонном возрасте я тоже буду отнюдь не фотомодель. И вообще, актеры мне сегодня не снились. А пригрезилась тревожная история под названием «Те же и Ещё Хуже». История, полностью расшифровать которую мне пока что явно не по уму.
