Они оплатили счет и вышли на улицу. Дождь прекратился, но холодный обжигающий ветер веял над столицей. Они остановили такси, и водитель принялся прокладывать себе дорогу среди транспортного потока утреннего часа пик, чтобы высадить их перед палатой представителей.
Никогда в жизни Кили ничего так не боялась, как встретиться теперь лицом к лицу с Даксом. Ночь не принесла ей отдыха. Ей приснился Марк, а это всегда расстраивало ее. Такие сны были обычным явлением в первое время после того, как он уехал во Вьетнам. Даже после того, как его объявили пропавшим без вести, он продолжал играть ключевую роль в ее снах.
С годами, однако, эти сны стали повторяться реже, стали более смутными и неясными. Когда он проникал в ее подсознание, то являлся перед ней юным девятнадцатилетним мальчиком. Но если он жив, то превратился теперь в зрелого мужчину. Интересно, как он выглядит?' Она не имела ни малейшего представления об этом, и эта мысль терзала ее. Она могла бы даже не узнать мужчину, с которым была связана именем и священным обетом, если бы они случайно встретились на улице.
— Кили? — Нерешительный оклик Бетти пробудил ее от глубокой задумчивости, и она спросила:
— Мы уже приехали? Я мысленно повторяла свою речь.
С каких это пор она начала так вульгарно и с таким постоянством врать? С тех пор, как встретила Дакса. С тех пор, как она говорила с ним, смеялась вместе с ним, прикасалась к нему, целовалась с ним. С тех пор, как призналась, пусть только себе, что впервые за все эти годы ей захотелось испытать физическую близость с мужчиной.
В коридорах Конгресса их встретили еще три женщины. Они тоже принимали активное участие в кампании, направленной на то, чтобы не объявлять пропавших без вести мертвыми. Кили знала их всех и тепло поздоровалась с ними. Служитель проводил их в зал, где должны были состояться слушания подкомиссии. Кили села за стол с установленным на нем микрофоном. Бетти расположилась рядом с ней, остальные устроились позади.
Кили достала свои бумаги из «дипломата», сложила их аккуратной стопочкой, положила сумку на стол — в общем, изо всех сил старалась чем-то заняться, чтобы удержаться от пристального разглядывания зала, хотя она и полагала, что Дакс еще не пришел. Служители, помощники, репортеры и другие члены комитета сновали по залу — здоровались друг с другом, пожимали руки, беседовали, читали газеты или сводки. Кили стала снимать пальто, и служитель поспешил ей на помощь. Она любезно благодарила его, глядя на него через плечо, когда увидела, что в обшитый панелями зал входит Дакс.
Их взгляды встретились… Они были настолько бессильны бороться с испытываемым ими влечением, что уступили этому чувству и позволили себе наслаждение смотреть друг на друга. На какое-то мгновение они были так захвачены присутствием друг друга в зале, что никого больше не замечали. Кили видела, что на его лице отражается та же самая жажда, что испытывала она. Это чувство цепко привязалось к ней. Всю беспокойную ночь, когда она пробуждалась ото сна, то жаждала оказаться под защитой объятий не Марка, но Дакса. Воображаемые ею, произнесенные шепотом слова утешения срывались не с губ ее мужа, но вырывались изо рта, так соблазнительно расположенного рядом с глубокой ямочкой. Именно глаза Дакса, темные, бездонные, согревали ее замерзшую душу.
Так и смотрели они друг на друга до тех пор, пока перед Даксом не остановился другой конгрессмен и не принялся с показной сердечностью пожимать ему руку. Кили снова смотрела перед собой, поправила подол юбки, натянув ее на колени, и принялась читать — или делать вид, будто читает бумаги, которые держала в своих увлажнившихся руках. Как ей все это пережить?
Несколько минут спустя слушания были объявлены открытыми. Председатель, конгрессмен Паркер из Мичигана, произнес вступительную речь и представил всех членов подкомиссии представителям ПРНС. Когда он представлял Дакса Деверекса, Бетти слегка подтолкнула локтем Кили в правый бок. Кили не очень поняла, что означал этот жест, но не повернула головы в сторону Бетти, чтобы попытаться выяснить. Дакс был явно самым молодым членом подкомиссии и, безусловно, самым красивым. Но был ли он другом или противником? В комитет входили одиннадцать конгрессменов, партия большинства имела преимущество в один голос. Дакс принадлежал к партии большинства.
Конгрессмен Паркер, нацепив очки на нос, устремил пристальный взгляд через серебряную оправу на Кили.
— Ну а теперь, миссис Уилльямз, насколько мне известно, вы подготовили заявление от имени ПРНС. Нам бы хотелось выслушать его.
— Благодарю вас, мистер Паркер.
Она обратилась к членам комитета, к представителям прессы, а затем своим хорошо поставленным голосом с мягким южным акцентом изложила дело ПРНС. Она не стала зачитывать свои подробные записи, так же как и цитировать по памяти. Она просто говорила убедительно, но очень лично, словно обращаясь к каждому члену комитета в отдельности.
В заключение она сказала:
— Мы испытываем искреннюю надежду, что вы, самые уважаемые и осведомленные представители американского народа, положите под сукно этот предложенный законопроект и что пропавшие без вести будут продолжать числиться среди живых до тех пор, пока мы не получим убедительных доказательств обратного.
Еще мгновение никто не двигался. На всех произвели большое впечатление приведенная ею весьма содержательная совокупность фактов, лишенных излишней эмоциональности, и убедительное их изложение. Затем под аккомпанемент шороха, вызванного ерзаньем сидевших слишком долго в неподвижности людей, она услышала возглас Бетти: «Браво». К ее одобрению присоединились женщины, сидевшие у них за спиной.
— Благодарю вас, миссис Уилльямз. — Конгрессмен Паркер окинул взором оба края стола и спросил:
— Джентльмены, есть у кого-нибудь вопросы?
В течение следующих полутора часов Кили и ее команда отвечали на вопросы и задавали свои. В споре то одни, то другие брали верх, но большинство членов комиссии, казалось, испытывали сочувствие к женщинам, если даже не были согласны с ними.
Кили старалась не смотреть на Дакса, но это было почти невозможно. Он не принимал участия в жаркой дискуссии, но сидел, откинувшись на спинку стула, сплетя пальцы над переносицей, и внимательно слушал. Как ей хотелось узнать, что он думает.
Только один из конгрессменов проявлял открытую враждебность — конгрессмен Уолш из Айовы. Его вопросы носили враждебный характер, и с покровительственным видом он время от времени бросал, как ему казалось, веские замечания.
— Миссис Уилльямз, — обратился он непосредственно к Кили скучающим и в то же время насмешливым тоном, — извините за мое замечание, но мне кажется, что я не вижу в вашей внешности следов бедности. Большинство из вас, жен и матерей пропавших без вести солдат начали новую жизнь. Неужели вы не испытываете хотя бы легкого чувства вины за то, что выдаиваете из федерального правительства деньги, которым можно было бы найти более подходящее применение?
Кили подавила желание сказать конгрессмену в самых недвусмысленных выражениях все, что она о нем думает, а вместо этого ровным голосом произнесла:
