— Не возражаю.
Она издала тяжелый, прерывистый вздох.
— Наверное, я не очень хороший человек. Сегодня я чуть не заболела от разочарования. Но сердечная боль, которую я испытала оттого, что Марка не было среди этих солдат, была не из-за него, а из-за меня.
Она откинулась на спинку стула и принялась перебирать край свешивающейся со стола скатерти, переплетая ее между пальцами.
— Единственное, что я почувствовала, узнав, что его нет среди этих двадцати шести, — что мои муки не закончились. Его не только нет среди живых, но я по-прежнему не знаю, нет ли его среди погибших. Я никуда не продвинулась, но осталась на прежнем месте.
Она на мгновение подняла глаза, по-видимому, для того, чтобы удостовериться, слушает ли он. У нее не было необходимости беспокоиться — он внимал каждому ее слову.
— А затем, когда в зал вошли эти несчастные и посмотрели на нас так смело и так… настороженно, я увидела себя со стороны и поняла, насколько я эгоистична, ведь правда?
Весь день мы слушали, как эти люди подробно рассказывали нам о пережитом и все время подчеркивали, что жили так, как должны были жить, делая все необходимое для выживания. Мне кажется, это касается каждого аспекта жизни, не так ли?
Она не ждала ответа на свой вопрос, он и не ответил. Она бросила на него мимолетный взгляд и облизала губы, прежде чем продолжить.
— Я хочу сказать, что эти вернувшиеся солдаты утверждали, что знают американских военных, которые не очень-то хотят возвращаться домой. Что, если и Марк живет там своей жизнью и не хочет уезжать? Может, у него есть женщина и дети. Может, он живет с ней уже много лет. Она, а не я может считаться его настоящей женой.
Сегодня мне открылась неоспоримая правда о себе, особенно после того, как я увидела Билла и Бетти вместе. В действительности я тоскую не по Марку. Вполне возможно, что он давно умер. Во всяком случае, если и не официально, для меня он мертв уже много лет. Чего мне не хватает, так это определенности. Если бы не Марк, которого я когда-то очень любила, я, возможно, предпочла бы много лет жить в одиночестве. Или же, если бы мне сообщили о его смерти, я, вероятно, предпочла бы снова выйти замуж. Но получилось так, что у меня нет выбора.
Я привыкла к тому факту, что я, возможно, вдова, но не могу смириться с тем, что до сих пор точно не знаю. Можно сказать, что судьба обокрала меня, лишив возможности выбора своей дальнейшей жизни. — Она посмотрела на него, и в ее глазах была мольба о понимании. — Но у меня есть своя жизнь, и я не хочу потратить ее впустую.
Они надолго замолчали. Как всегда, внимательный официант не приближался к их столику. Что-то во взгляде этого мужчины на женщину, в ее манере смотреть ему в глаза, в том, как они, похоже, забыли об окружающем, мешало ему к ним подойти и заставляло держаться на почтительном расстоянии.
В конце концов, напряженное молчание было нарушено, и нарушил его Дакс:
— Ты не права, Кили. В твоих словах много здравого смысла, но ты определенно имеешь право на несколько эгоистических мыслей. У тебя есть одна редкая добродетель, которую ты в себе не замечаешь.
Она подняла голову и встретила его пылающий взгляд.
— Какая же?
— Ты абсолютно честна с собой, а сейчас и со мной. Мало кто из нас захочет признаться в своих недостатках, мы их даже не замечаем в себе. А ты признаешься в эгоизме, которого я в тебе не вижу, в то время как по-настоящему эгоистичный человек никогда не признает себя таковым.
— Ты так говоришь для того, чтобы сделать мне приятное, чтобы избавить меня от чувства вины?
— Нет.
— Ты уверен?
— Да. Я тоже стараюсь быть честным.
Кили вздохнула, и ему показалось, что он почувствовал в этом вздохе облегчение. Она попыталась улыбнуться.
— Я все-таки говорила бессвязно.
Он оценил ее попытку разрядить обстановку и с улыбкой ответил:
— Немного.
— Я по-прежнему испытываю какие-то двойственные чувства по поводу… всего этого.
— Вполне возможно, ты всегда будешь испытывать такие чувства, Кили.
— Да. — В голос ее закрались меланхолические нотки, и она задумчиво посмотрела в окно, затем снова повернулась к нему. — Спасибо тебе за то, что… ты есть.
— Я ничего не сделал.
— Ты выслушал.
— Это немного.
— Много.
Пытаясь скрыть свою неловкость из-за, как ему казалось, незаслуженной похвалы, он спросил:
— Пойдем или хочешь что-нибудь еще?
— Нет, спасибо.
Они встали, и Дакс оставил пачку французских франков в центре стола. Помахав рукой официанту, он вышел вслед за Кили за дверь.
— А что теперь? — спросил Дакс, по-дружески взяв ее за руку. — Осмотр достопримечательностей, ночной клуб или домой в постель?
Мгновение спустя он почувствовал, что она упирается, и, оглянувшись, увидел, что она стоит, словно прикованная к тротуару, в то время как парижане поспешно проходят мимо.
Его глаза встретились с ее взглядом. Он вернулся на два шага назад, остановившись в нескольких дюймах от нее, пытаясь отыскать в ее глазах то, что он так отчаянно хотел увидеть.
— Кили?
Она не отвела глаз, но они становились все больше, глубже, темнее до тех пор, пока он не утонул в их зеленой глубине.
— Я хочу тебя, — прошептала она. — Ты нужен мне целиком и полностью. — Он не слышал ее слов, но прочел их по ее губам.
Она увидела, как он сглотнул, увидела, как подскочил его кадык. Он правильно ее понял. Он положил руки ей на плечи, приблизился к ней еще на полшага, так что она ощутила прикосновение ткани его одежды.
— Ты знаешь… — попытался заговорить он, но слова застряли в пересохшем горле, и ему пришлось предпринять вторую попытку. — Ты знаешь, что я хочу этого больше всего на свете, и позже я возненавижу сам себя, если заставлю тебя передумать. Но, Кили, ты сейчас чрезвычайно уязвима. Твои эмоции достигли высшей точки. Мы поужинали в интимной обстановке при свете свечей, с вином, к тому же это Париж, самый романтический город в мире. Я не хочу, чтобы ты, вспоминая об этом вечере, думала, будто я воспользовался случаем и использовал в своих интересах твое настроение.
Он прижал ее крепче, голос его зазвучал настойчивее, почти задыхаясь:
— Ты уверена, Кили? Потому что, если мы снимем вместе номер с мало-мальскими удобствами, меня на этот раз уже ничто не остановит. Я хочу, чтобы ты это знала. Ты уверена?
Нет, романтика еще жива в Париже! Кое-кто из прохожих даже зааплодировал, когда она встала на цыпочки обхватила ладонями его щеки и нежно поцеловала в губы.
Номер, который они сняли, находился в маленьком семейном отеле на одной из боковых улиц, отходящих от бульвара Сен-Жермен. Это было невысокое здание, всего в четыре этажа, причем второй этаж был отведен под гостиные и кухню, которой разрешалось пользоваться постояльцам при соблюдении некоторых условий, о которых излишне подробно рассказали испытывающим нетерпение Даксу и Кили.
