— Вот для чего я жил, Кили. Ради этой минуты. Вот для чего я появился на свет. Для того чтобы быть здесь с тобой. Понимаешь?
Она могла только кивнуть. Она понимала, потому что испытывала такие же чувства, но была слишком потрясена испытанным чудом и не могла ничего сказать.
Глава 14
— Я долго спал? — спросил он, открыв глаза. Она смотрела на него. Никогда еще пробуждение не было столь приятным.
— Полчаса или что-то около того. Точно не знаю. Это не имеет значения. — Ее пальцы заскользили по его скулам, по аристократически очерченному носу, по впалой щеке к серебристым волоскам на виске.
Он повернулся, чтобы лучше видеть ее, и положил руку ей на спину, чтобы притянуть поближе.
— Как я мог уснуть?
— Думаю, ты был изнурен, — шаловливо предположила она, обхватывая его за плечо.
Он игриво хлопнул ее чуть пониже спины.
— А ты — нет?
— О да, я тоже, — со смехом призналась она. — Но я не могла уснуть. — Любознательный пальчик заскользил по его губам, и она принялась размышлять, как они могли быть столь твердыми и в то же время так нежно прикасаться к ее телу.
Он поймал ее руку, уткнулся губами в ладошку и пробормотал:
— Почему?
— Потому что никогда в моей жизни не происходило ничего подобного, — тихо сказала она, наблюдая за его реакцией. — Никогда ничего подобного.
Его глаза засияли счастьем и гордостью, которые он пытался не демонстрировать.
— Никогда?
Она покачала головой:
— Никогда.
Вдаваться в сравнения было несправедливо по отношению к Марку. Она сказала Даксу все, что ему было необходимо узнать.
— Я рад. Я солгал бы, если бы стал утверждать обратное.
Она была охвачена слишком сильным душевным волнением, чтобы продолжать разговор на эту тему, поэтому стала искать какой-нибудь более нейтральный сюжет.
— Ты был ранен во время войны? — спросил она, проводя пальцем по сморщенному шраму, проходившему у него под лопаткой.
— К счастью, шрапнель попала в меня уже на излете. — Она поцеловала шрам. — Он выгладит безобразно, так как прошло несколько дней, прежде чем я смог получить врачебную помощь. К тому времени в рану попала инфекция. Хирургам пришлось вырезать около фунта мяса. Так что осталась настоящая дыра.
— Пожалуйста, не говори мне об этом. — Она поцеловала его в подбородок. — А под глазом?
— Мы подрались с двоюродным братом, когда мне было лет тринадцать. — Увидев ее разочарование, он засмеялся. — Извини, но ничего более драматического не случилось.
— Как он посмел драться с тобой?!
Дакс не мог не заметить, как обольстительно прозвучал ее голос, и с изумлением наблюдал, как она склонилась над ним. Волосы разметались вокруг ее лица. Все изгибы ее фигуры четко прорисовывались при мягком свете лампы. Свет и тень подчеркивали нежные выпуклости и сужающиеся изгибы. Она застенчиво наклонилась и поцеловала его в губы.
Он обхватил ладонью ее затылок, удерживая ее, но позволил ей принять на себя инициативу. Ее язык робко пытался проникнуть в его рот до тех пор, пока она не преодолела барьер его зубов. Тогда она приступила к неспешному исследованию. Ее язык то проникал вглубь его рта, то покидал его. Она напоминала ему ребенка, который лижет мороженое в вафельном стаканчике, и каждый раз, лизнув, засовывает язык обратно в рот, чтобы посмаковать.
Остановившись, она поцеловала шрам под его глазом, затем ямочку у рта. Ее губы задержались на его шее и одним долгим чувственным текучим движением проложили дорожку к груди. Пальцы одной его руки вплелись ей в волосы, другая же рука обосновалась на изгибе ее бедра, и стоило ему чуть притянуть ее, как она прижалась своим бедром к его бедру.
— Кили, как это замечательно, — едва слышно прошептал он, наслаждаясь прикосновением ее губ к своей коже.
Она испытала пьянящее, радостное чувство, узнав, что может доставить ему такое огромное наслаждение. Она продолжала целовать его, скользя вниз по животу, радуясь его неровному дыханию и невнятным словам.
Ее губы следовали сужающемуся рисунку волос, ставших шелковистыми около пупка. Когда она обследовала эту расщелину своим языком, он крепко прижимал коленом ее бедро к себе. Исследование при помощи языка продолжалось, и вот уже она добралась до густых, более жестких зарослей. Дакс, казалось, перестал дышать. Его пальцы еще глубже вплелись в ее волосы и тянули их, причиняя боль. Его мышцы принялись судорожно сокращаться.
Поколебавшись мгновение, она принялась целовать его снова.
— О боже… милая… — Он приподнял ее и переместил так, что она оказалась под ним.
Он прижал ее к матрацу в поцелуе. То был глубокий дурманящий поцелуй. Когда его язык проник глубоко в пещеру ее рта, этот поцелуй словно символизировал иное обладание, иной вакуум, который он заполнял.
Дакс поднял голову и посмотрел на нее.
— Самое прекрасное зрелище, которое мне довелось когда-либо видеть, — это твое лицо в тот момент, когда ты осознала, что значит быть полностью удовлетворенной женщиной. Просияй для меня еще раз, Кили.
Слова, которые он прошептал, казалось, еще больше усилили ее любовь, поскольку она знала, что ее удовлетворенность способствовала его удовлетворению. Прикосновение его рук, ласкавших ее бедра, напоминало прикосновение бархатных перчаток. Его губы на ее груди были скорее ненасытными, чем успокаивающими, и приблизили ее к тому состоянию, в каком он хотел ее видеть.
Она испытала взрыв чувств, он тоже. Они словно умерли вместе.
На заре они покинули отель. Хозяйка, явно управлявшая отелем без посторонней помощи, была огорчена их поспешным отъездом. Дакс принялся уверять ее, что их номер был более чем удовлетворительным, но неотложные дела не позволяли им пожить здесь подольше. Она выглядела опечаленной, стоя за конторкой консьержки, когда они покидали ее отель.
Париж едва начал просыпаться. Улицы казались чисто вымытыми после ночного дождя. Торговцы и лавочники раскрывали свои навесы, готовясь к деловому дню. Воздух заполнил аромат свежего кофе и круассанов.
Они остановились у уличного кафе, еще не приступившего к работе, и попросили хозяина отпустить им продукты навынос. Тот поворчал, но, будучи истинным парижанином и в душе питая симпатию к возлюбленным, смягчился и, наполнив им кулек круассанами, дал по пластиковому стаканчику с дымящимся кофе. Они принялись неспешно есть на ходу.
Они не говорили о том, почему им необходимо вернуться в «Крийон», просто знали, что должны это сделать. Они перешептывались и смеялись, обмениваясь какими-то интимными замечаниями, заставлявшими щеки Кили расцветать розами и придававшими усмешке Дакса выражение сатира.
— Ты так хорошо любила меня, — заметил он.
