— Потому что они сбежали, — пояснила она. — Дамы. Стоило мне отвернуться, как они сбежали.
— Учитывая изматывающую поездку, которую они пережили сегодня днем, в этом нет ничего удивительного. Оливия, в самом деле, тебе ведь известно, что антиквариат нуждается в бережном обращении.
— Они не антиквариат! — возразила она. — Это две проказливые женщины, совсем еще не дряхлые, и они отправились блуждать в ночи. — Оливия взмахнула руками в своей обычной манере, и ее нежная пышная грудь всколыхнулась самым соблазнительным образом.
Лайл попытался отвести взгляд, но он устал, и это оказалось непосильной для него задачей.
— Они вбили себе в головы, что необходимо посетить кафедральный собор, — говорила Оливия, — поскольку они не были там со времен пожара. И пожелали осмотреть усыпальницу.
Лайл отвлек свой разум от созерцания ее плоти. Он помнил, что некий безумец два года назад устроил пожар в Йоркском соборе. Среди обломков обнаружили большую усыпальницу под клиром.
— Им захотелось поползать в недрах сгоревшего собора? — уточнил Лайл. — Ночью? Это даже по твоим меркам — безумие!
— Не поползать, — возразила Оливия. — Это не так, как у тебя с твоими гробницами. Они хотят, чтобы у них кровь в жилах стыла. Пепелище ночью представляет собой неотразимое зрелище. И, что удобно, всего в нескольких минутах ходьбы отсюда. Они давным-давно должны были вернуться.
— Я их разыщу, — сказал Лайл.
Будь они прокляты! Он умирал с голоду. От недосыпания он почти бредил наяву. И вот теперь ему предстоит бродить по улицам Йорка, разыскивая двух безумных старух.
— Я сама их найду, — заявила Оливия. — Это моя проблема и моя вина, что позволила им обмануть себя. «Хорошая ванна и сон — это все, чего я хочу». — Она мимикой изобразила леди Купер. — Противные обманщицы. Они знали, что именно этим я и займусь. Мне надо было сообразить. Они вздремнули перед завтраком. А потом вечером. Они прекрасно отдохнули и до краев полны энергии. Мне следовало заподозрить, что они что-то затевают. Я виню только себя. Возьму несколько лакеев и найду их.
— Без меня ты не пойдешь в сгоревшую церковь посреди ночи! — отрезал Лайл. — Я привык лазить по гробницам и храмам в темноте. А ты — нет.
— Тебе нужна ванна, — заспорила Оливия. — От тебя несет конским потом.
— Я хочу принимать ванну спокойно, — ответил он. — Я хочу спокойно есть свой ужин. Ничего не имею против ночного сна. Пока эта парочка рыщет на свободе, ничего из вышеперечисленного мне сделать не удастся.
— Я сама в состоянии…
— Знаю, знаю, — перебил ее Лайл. — Мы пойдем вместе, но тебе придется переодеться в более практичную одежду.
— Нет времени!
— Если они погибли, то останутся мертвыми и к тому времени, когда мы туда доберемся, — сказал он. — Если они всего лишь в беде…
— Всего лишь?
— Или неприятностями только запахло, что наиболее вероятно, то осмелюсь предположить, что наши леди выживут еще четверть часа. Они не более хрупкие, чем дикий вепрь.
— Лайл!
— Ты не сможешь карабкаться среди обуглившихся руин, разыскивая их, в таком платье, — сказал он. — Позволь Бейли переодеть тебя во что-то менее… менее… — Он жестом указал на ее оголенную грудь. — Менее воздушное. Но поторопись. Я даю тебе четверть часа, не больше. Если ты не будешь готова, я ухожу без тебя.
Пятнадцать минут спустя
— В брюках? — сурово сказал Лайл.
Оливия выскочила из дверей как раз вовремя. Он стоял уже на мостовой, готовый уйти без нее. Все в точности так, как и подозревала Оливия.
— Ты велел мне надеть что-то более практичное, — ответила она, все еще не в силах отдышаться после поспешных сборов. — Мне ни за что не удалось бы пролезть в платье в узкие места.
— Ты не полезешь ни в какие узкие места.
— В наши дни для женщин повсюду узкие места, — сказала она. — Однако в моде нынче модели более широкие. Мои рукава размером с маслобойку. Уверена, что прабабушке было намного легче разгуливать в кринолине.
— Если бы ты осталась на месте и позволила заняться поисками мне, тебе не пришлось бы втискиваться в одежду, которая не предназначена для женских форм.
— Ясно, — заключила Оливия. — Ты считаешь, что мой зад чересчур велик.
— Я такого не говорил! — возмутился Лайл. — Ты сложена иначе, чем мужчина. Никто не примет тебя за мужчину. Боже, у меня нет времени на подобную чепуху!
Он отвернулся и зашагал по улице.
Оливия пошла следом.
Лайл был в ужасном настроении, и Оливия понимала, что отчасти виновата в этом она. Она разбудила его ни свет ни заря после долгого и утомительного дня… после невероятно волнующего эпизода… о котором ей и думать не хотелось. Оливия сердилась на него и была расстроена по непонятной даже для себя причине.
То, что она сделала сегодня утром, было равносильно пощечине и побегу. Хорошо обдуманный недобрый поступок. И она оказалась в проигрыше, что случалось с ней крайне редко, а она не любила проигрывать.
— Идея не в том, чтобы сойти за мужчину, — начала она. — Я оделась ради удобства и комфорта. Ты велел надеть что-то практичное, а женские наряды непрактичны. И с каждым годом становятся все более непрактичными. Кроме того, разумный человек сообразил бы, что женщине невозможно сменить одно платье на другое за четверть часа. Тебе повезло, что я не спустилась в одной нижней сорочке.
— Как будто я тебя в сорочке не видел, — заметил Лайл.
— Если ты намекаешь на прошлую ночь, то это была моя ночная рубашка, — фыркнула Оливия. — И давай не будем говорить о прошлой ночи. Я не готова.
— А мне показалось, что это была сорочка.
— Значит, ты видел не так много сорочек, если не понимаешь разницы.
— Я мужчина, — заявил Лайл. — Мы не придаем значения мелким деталям женских туалетов. Мы замечаем лишь, много или мало на женщине одежды. По моим наблюдениям, на тебе было очень мало одежды.
— В сравнении с кем? — не унималась Оливия. — С египтянками? Они, кажется, склонны к крайностям. Они либо полностью закутаны до самых глаз, либо пляшут в одних колокольчиках. Дело в том…
— Сюда, — перебил ее Лайл, поворачивая на Сент-Хелен-сквер.
Площадь была шире, чем Кони-стрит, и не такая мрачная.
Проходя «Таверну Йорка», Оливия посмотрела наверх. На фоне неба, освещенного расплывчатыми пятнами звезд, вырисовывались темные силуэты зданий.
В следующее мгновение они уже пересекли площадь, свернули ненадолго на Блэйк-стрит, затем — на Стоунгейт и на узкую Йорк-лейн.
— Все дело в том, — сказала Оливия, — что женщинам следует разрешить носить брюки в подобных случаях.
— Все дело в том, — возразил Лайл, — что женщины не должны попадать в ситуации, которые требуют ношения брюк.
