Удерживая Оливию, Лайл выудил из кармана несколько монет и отдал их сторожу.
— Простите за беспокойство, — проговорил он.
— Надеюсь, юный джентльмен скоро поправится, — сказал мужчина…
— Благодарю, — мальчишеским голосом произнесла Оливия.
Лайл промолчал. Он ловко провел ее через дверь и стал медленно спускаться по лестнице во двор.
Лайл боялся заговорить и голосом выдать свое волнение.
Он до смерти испугался. Она могла бы сломать шею или разбить голову.
Даже зная, что она более или менее цела, он все равно волновался, думая о сломанных костях, осколочных переломах, сотрясении мозга, — обо всех тех травмах, которыми могло закончиться ее падение.
Кажется, она всего лишь подвернула щиколотку. Но беда в том, что он не сразу пришел к этому выводу и сильно переволновался.
Он ощупывал ее голову, ступню и голень. Он осматривал ее слишком тщательно и потратил на это довольно много времени.
Это было неразумно. Он повел себя еще глупее, когда ставил Оливию на ноги: просунул руку ей под плащ, вместо того чтобы обхватить ее поверх одежды.
Тут потребовалось бы самообладание святого, чтобы идти рядом с ней так близко: пока они медленно передвигались по собору, спускались по лестнице, шли через церковный двор и далее, ее грудь касалась руки Лайла, а бедро оказалось прижатым к его бедру. Он удерживал ее так близко к себе, что мог вдыхать запах ее волос и кожи.
«Продолжай идти, — сказал себе Лайл. — Одна нога за другой. Это приемная дочь Рэтборна. Помни об этом».
— Лайл, — произнесла Оливия.
— Не надо.
— Я знаю, что ты злишься. Но так случилось, и кто знает, когда я снова вернусь домой. И я всего лишь немного…
— Всего лишь, — перебил ее Лайл. — Всего лишь это. Всего лишь то. Если бы ты сломала шею, что я должен был сказать твоей матери, твоему отчиму? «Оливия всего лишь умерла»?
Он не может и не будет думать об этом.
Да и не нужно. Оливия жива. Но он прикасался к ней, и каждое прикосновение напоминало его телу о долгом, беспощадном поцелуе прошлой ночи и о том, как ее голая нога скользила по его ноге. Ее аромат проникал ему в нос, грудь прижималась к его руке, и всеми инстинктами он желал удостовериться, самым примитивным способом и прямо у стен этой узкой улочки, что она жива и он жив.
— Да, но я же не сломала шею, — оправдывалась Оливия. — Это так на тебя не похоже — рассуждать о том, что могло бы произойти.
— Не похоже на меня? — переспросил Лайл. — Ты не знаешь, что на меня похоже, а что нет. Ты видишь меня только здесь, в состоянии постоянного напряжения, собирающим силы в ожидании очередного стихийного бедствия.
«И старающегося не совершить безумных и непростительных поступков, после которых обратной дороги нет», — мысленно добавил Лайл.
Он обладает здравым смыслом и принципами. У него есть совесть. Ему известна разница между честным и подлым поведением. Но он перешел черту, и его тщательно упорядоченный мир начал рушиться.
— В самом деле, Лайл, ты устраиваешь много шума из-за…
— Каждый раз, когда я возвращаюсь домой, происходит одно и то же! — взорвался Лайл. — Что тут удивительного, что я не желаю жить в Англии? В Египте я сражаюсь только со змеями, скорпионами, песчаными бурями, ворами и грабителями. Здесь же сплошные скандалы и неприятности, возникающие на пустом месте. Если мои родители не кричат, не рыдают и не устраивают сцен, тогда ты провоцируешь мятежи и пытаешься себя погубить.
— Я этому не верю. — Оливия попыталась вырваться.
— Не будь дурой, — сказал он. — Ты упадешь.
— Я могу идти, прижимаясь к стенам домов, — ответила Оливия. — Ты мне не нужен.
Лайл еще крепче прижал ее к себе.
— Ты ведешь себя как ребенок.
— Я?
— Да, ты! Вечно ты все драматизируешь. Всегда все на одних только эмоциях.
— Я родилась не с каменным скарабеем вместо сердца!
— Может, иногда стоит думать головой вместо сердца, — сказал Лайл. — Может, прежде, чем решить шататься ночью по развалинам, стоит подумать. Или вот тебе свежая мысль: ты могла бы мне сказать, куда собралась.
— Ты бы меня остановил.
— И правильно бы сделал.
— Только сам себя послушай, — сказала Оливия. — Ты же роешься в гробницах и погребальных шахтах.
Лайл втащил ее на Стоунгейт. Он продолжал твердой рукой поддерживать Оливию, боясь, что иначе не сдержится и встряхнет ее как следует.
— Я знаю, что делаю, — ответил он, изо всех сил стараясь говорить тихим и ровным голосом. — Я не из тех, кто вначале делает, а потом думает. Я не бросаюсь слепо туда, куда меня влечет мимолетное воображение.
— Все было не так! Ты все искажаешь!
— А ты не видишь себя со стороны! — отрезал Лайл. — Ты не видишь, что творишь. Точно так же ты поступаешь с мужчинами. Ты скучаешь и используешь их ради забавы, не думая, что кому-то причиняешь боль. Тебе стало скучно, и ты врываешься в мою жизнь, обманываешь мою семью и своих родных, срываешь прислугу с места…
— Я действительно сожалею о том, что сделала, — перебила его Оливия. — Я в жизни ни о чем так не жалела.
Лайлу следовало остановиться. Здравый смысл подсказывал, что ему вообще не следовало начинать этот разговор. Но понимание этого не смогло пробиться сквозь неистовый поток его беспорядочных мыслей.
— Я тоже сожалею, — заявил он. — Жалею, что приехал домой. Жалею, что подошел к тебе ближе чем на милю. Мне следовало оставаться там, где я был. Да, лучше бы я ослеп, расшифровывая иероглифы. Лучше бы я изжарился в пустыне, рискуя среди песчаных бурь, скорпионов, змей и грабителей. Я сделал бы что угодно и был бы где угодно, лишь бы находиться подальше от тебя и моих родителей.
— Лучше бы ты вообще не возвращался домой! — крикнула Оливия. — Как я хочу, чтобы ты уехал! Я бы с радостью оплатила твой отъезд и твое пребывание там. Мне все равно, что с тобой будет. Поезжай в Египет. Убирайся к дьяволу. Только уезжай!
— Хотел бы я убраться к дьяволу, — отвечал Лайл. — Это было бы настоящим раем после двух дней с тобой.
Оливия с силой толкнула его.
Лайл оказался не готов к этому. Он потерял равновесие, прислонившись к двери торговой лавки, и ослабил хватку. Это длилось секунду, но ей было достаточно.
— Ненавижу тебя, — проговорила Оливия, освободившись.
Она проковыляла несколько шагов через дорогу и медленно пошла, опираясь рукой о стены зданий.
Лайл постоял минуту, наблюдая за ней и чувствуя, как сильно бьется сердце в груди.
Он не стал пересекать улицу вслед за Оливией. Он не доверял себе.
