Через секунду Лайл медленно двинулся по своей стороне улицы, а Оливия продолжала идти по своей. Медленно, не проронив ни слова, они вернулись в гостиницу. Теперь между ними лежала пропасть.
Глава 9
Это была долгая и мучительная поездка, более сотни миль из Йорка в Алнвик в графстве Нортумберленд. Лайл начал ее, все еще злясь на Оливию, и закончил, злясь уже на себя.
На слова, которые он сказал вчера.
Она его друг. Правда, друг опасный и сводящий с ума, но он и сам далек от совершенства.
Прежде всего его характер. Лайл знал, что он у него слишком взрывоопасный, но разве он когда-либо прежде набрасывался так жестоко на женщину?
На женщину, которая каждую неделю преданно и честно писала ему письма. На женщину, которая всегда понимала, что означает для него Египет.
Осел. Животное. И это было только лишь начало. К тому времени, когда Лайл добрался до гостиницы «Белый лебедь» в Алнвике, через пару часов после заката, он перебрал все известные ему эпитеты на полудюжине языков.
Понимая, что изнурительная поездка, отсутствие ванны и ужина сыграли свою роль во вчерашнем срыве, хотя это ничуть его не оправдывало, Лайл принял ванну, сменил одежду и поужинал, прежде чем подойти к комнате Оливии.
Он постучал, потом еще раз. Дверь открыла Бейли.
— Я должен поговорить с мисс Карсингтон, — сказал он.
— Меня нет, — отозвалась Оливия. — Я вышла. Пошла продавать свою порочную душу Люциферу.
Лайл жестом приказал Бейли удалиться. Она посмотрела на свою хозяйку, потом на него и сделала шаг в сторону.
— Бейли, в самом деле, — сказала Оливия, — поверить не могу, что ты позволяешь ему запугивать себя.
— Да, мисс, — ответила Бейли. — Простите, мисс. — С этими словами горничная ушла в соседнюю комнату, не закрыв до конца дверь.
Лайл подошел к двери и закрыл ее.
Потом он повернулся к Оливии. С самого начала окинув комнату беглым взглядом, он знал, что она сидит у камина. Теперь он понял, почему она не вскочила, чтобы броситься к двери и попытаться вытолкать его вон, или стукнуть кочергой, или ударить перочинным ножом в шею.
Закутавшись в халат, под которым, очевидно, находилось очередное кружевное белье, Оливия сидела с приподнятыми юбками, опустив ноги в большой таз с водой. Он вспомнил и устыдился. Бесполезно твердить себе, что она поранилась только лишь потому, что вела себя как дурочка. Ей было больно, а он наговорил ей ужасных слов.
Лайл пересек комнату и встал прямо перед ней, их разделял только таз с водой.
— Ты не должна меня ненавидеть, — сказал он.
Неточные слова. Он понял это еще до того, как она бросила на него разъяренный взгляд синих глаз. Оливия ничего не сказала и только перевела пылающий взгляд на свою ногу.
Казалось, что тишина пульсирует у него в голове и в сердце.
«Не злись на меня… не злись на меня… не злись на меня».
Лайл взглянул на ногу девушки, такую стройную, белую и хрупкую. Он знал, что должен сказать. Это слово засело где-то там, в его голове.
«Прости!..»
Одно-единственное слово. Но тяжесть в груди и какая-то не присущая ему заторможенность во всем теле помешали Лайлу произнести это слово, и Оливия первой нарушила молчание.
— Я тебя презираю, — сказала она тихим и дрожащим голосом. — Ты разбил мне сердце. Безжалостным образом.
— Разбил сердце? — уставился на нее Лайл.
— Да.
Он себя вел как скотина и говорил жестокие вещи, но… сердце?
— Да ладно, — опомнился Лайл. — Ты знаешь, что я ничего подобного не делал.
Еще одна убийственная вспышка синих глаз.
— Сравнить меня с твоими родителями, из всех людей — именно с ними! Когда ты знаешь, как часто я ссорилась с ними, защищая тебя, потому что тебя здесь не было, чтобы ты мог постоять за себя. И сказать, что ты сделал бы что угодно, лишь бы находиться п-подальше от м-меня…
Оливия отвела взгляд.
Все сказанное ею было правдой. Оливия его друг, но она была подобна самуму — внезапному сильному вихрю, который проносится над пустыней и поднимает песок, словно огромную приливную волну, заставляя все живое искать укрытия. Он срывает шатры и разбрасывает пожитки, швыряя людей и животных, словно игрушки. Это явление, прекрасное и драматичное, редко несет с собой смерть, но всегда оставляет после себя разрушения.
Оливия — самум человеческого рода, и Лайл не мог отрицать, что она была одной из причин его разъездов. Но теперь он скорее вырвет себе язык, чем снова скажет правду.
Он встал на колени, чтобы заглянуть ей в лицо.
— Ты ведь на самом деле не плачешь?
Оливия отвернула голову к камину. Свет пламени танцевал в ее волосах, зажигая медные искры в непослушных локонах.
Если бы она в самом деле была его сестрой, он мог бы погладить ее волосы. Если бы она была его возлюбленной… но они не смогут стать возлюбленными. Никогда. Он не сможет обесчестить ее и не сможет взять в жены самум. Такова простая и неоспоримая истина.
— С какой стати мне тратить слезы на бессердечного негодяя вроде тебя? — проговорила Оливия. — Разве я могу позволить себе быть задетой за живое дьявольской несправедливостью твоих слов?
Дьявольская несправедливость…
Драма. Это хорошо. Тяжесть у Лайла в груди стала ослабевать. Если Оливия пытается прибегнуть к обвинительной тактике, то прощение уже не за горами, хотя это и потребует некоторого времени и заставит выслушать ужасные словесные оскорбления, которые он полностью заслужил.
— В самом деле, зачем? — спросил Лайл. — Я никогда при тебе не стеснялся в выражениях и вряд ли стану. Но буду, если ты этого хочешь. У меня было достаточно практики. Но должен тебе сказать, что это будет угнетать мое настроение даже больше, чем адский климат Шотландии, мои постоянно конфликтующие родители и их проклятый замок. Если нам предстоит находиться вместе бог знает сколько времени, в этой глуши, с двумя выжившими из ума старухами, и я не смогу откровенно говорить с тобой…
— И не пытайся! — отрезала Оливия. — Не нужно притворяться, что я твоя наперсница, после того как ты сделал все возможное, чтобы уверить меня, что я таковой не являюсь. Если твое представление об откровенном разговоре означает оскорбление меня таким жалким способом…
— Жалким?! — Блестяще. И справедливо.
— Я не собака, которой можно дать пинка, когда ты не в духе, — продолжала Оливия.
— Ты могла бы дать мне пинка в ответ, — сказал Лайл. — Обычно ты так и делаешь.
— Я бы с удовольствием, но, как видишь, я на время выведена из строя.
Лайл посмотрел на ее обнаженную ногу в воде. Он помнил ощущение этой босой ступни на своей ноге. Ящик Пандоры. Он мысленно захлопнул крышку.
