– Вот так дела! – Юный фараон азартно потер руки. – Еще больше интересно стало – что они там такое рисуют?
– Так еще не видел?
– Нет… почти. Только слышал.
– Боюсь, будешь разочарован, – вставая, предупредил Антуан. – И когда ты намерен посетить сие непотребство?
– А когда можно?
– Да хоть завтра. Если хочешь, вот прямо с утра и пойдем.
Завтра друзья и отправились. Пошли пешком, благо и в самом деле было недалеко – через площадь Оперы, а там уж, считай, рядом.
«Выставка работ группы художников» – гласила красная афиша над входом в длинное, помпезно украшенное здание, выстроенное в неповторимом парижском стиле. Рядом, у здания, прохаживался по тротуару толстый и важный ажан – полицейский.
– Ну вот… пришли… – тихонько произнес месье Меро.
Максим улыбнулся:
– Спасибо, что показал, дружище! Дальше уж я сам…
Юноша не успел сделать и пары шагов, как Антуан быстро догнал его и хлопнул по плечу:
– Постой! Неужели ты думаешь, что я тебя брошу?
– Нет, если ты не хочешь, то…
– Идем! – Молодой француз сжал зубы и тряхнул кудрями с такой непоколебимой решимостью, с какой недавние коммунары шли в бой против вооруженных до зубов версальцев. – Идем – и будь что будет.
Волнуясь, оба подошли к галерее, угодив под пристальный взгляд ажана.
– Вы что же, хотите зайти внутрь? – Подойдя ближе, полицейский в упор посмотрел на молодых людей. – Не советую, господа. Очень не советую!
В этот момент из галереи донесся какой-то шум, и на улицу, едва не сбив с ног несколько опешивших приятелей, вылетел какой-то громко кричащий человек, очень похожий на библейского патриарха Иова, каким его любили изображать в иконографии – с обширной лысиной и растрепанной седой бородой.
– Извозчик! Извозчик! – Углядев неспешно катящий невдалеке экипаж, «Иов» замахал руками. – Сюда, сюда, быстрее! Две тысячи франков! Две тысячи франков. – Это он уже бормотал про себя, не поймешь – то ли с радостью, то ли с завистью. – Надо сказать Ренуару. За его «Обнаженную» только что предложили тысячу франков!
– Неужели тысячу?! – недоверчиво переспросил ажан.
Ничего не ответив, патриарх замахал руками:
– Извозчик! Сюда, сюда… Ну наконец-то! Гони на Монмартр, живо!
– Ну что, пойдем, что ли? – Оглянувшись на полицейского, Антуан решительно толкнул приятеля в бок.
– Да, идем. Где здесь касса?
– Там спросим.
– Эй, эй, куда же вы?! – опомнившись, закричал ажан. – Эх… А с виду такие приличные юноши!
Внутри, к удивлению и даже некоторому разочарованию друзей, оказалось весьма обычно и даже, если можно так выразиться, респектабельно. Обычная галерея, обычные картины… мертвые, словно фотографии. Академизм!
А вот из второго зала доносились возбужденные голоса.
– Вот, – указал рукой Макс. – Туда-то нам и надо.
– Подожди, дай Милле посмотреть.
– Да смотри… А я все же…
Не договорив, юный фараон оставил приятеля и решительно направился во вторую залу, гораздо больше и многолюднее первой. Да, зрителей здесь было побольше, куда больше. И все вели себя довольно странно – переговаривались, шептались, хихикали. Наверное, под впечатлением от картин, а они действительно производили впечатление… Особенно вот эти две! Одна – девчонка в красном кимоно, но не японка, а миниатюрная такая блондиночка, парижанка. Издалека смотрелась как вполне обычная картина, но если подойти ближе, становились заметны крупные пастообразные мазки – именно они и привлекали внимание зрителей.
– Да она покраснеет от обилия красной краски! – заметил кто-то.
– А вам больше нравится зеленая? – тут же парировали в толпе. – Тогда взгляните-ка вон туда!
Там, метрах в трех, в числе прочих висела вторая картина, моментально притянувшая к себе любопытный взгляд юноши – обнаженная до пояса девушка, освещенная проникающими сквозь зеленую листву солнечными лучами.
– Вы только посмотрите! Как будто разлагающийся труп!
А Максиму понравилось!
Понравились теплота, дыхание жизни, явственно исходившие от картины. Четко ощущался запах свежей листвы, солнечный свет – казалось, вот стоит протянуть руку, и тотчас же почувствуешь теплоту лучей. И девушка с неуловимым выражением на лице тоже казалась живой, вот на правой груди ее играют два солнечных зайчика… миг – и они перепрыгнут на левую или еще куда-нибудь, умчатся, растворяясь все в той же листве, и вот это мгновение – именно это – будет уже навсегда утрачено.
А зрители вокруг, не переставая, обсуждали, переходили от картины к картине – здесь висело много пейзажей, изображавших луга, поля, лодки на Сене – все мерцающее, живое. Вот, к примеру, облака – прямо чувствуешь, как их несет ветер. А вот вода в реке в пасмурный день… нет, все же день не совсем пасмурный, сквозь облака серебром блестит солнце, и это серебро льется в реку мерцающим ручейком игривого света. И чувствуется, что вода – холодная, и что день – не очень, однако видишь, буквально видишь, как – вот-вот, понемножку, начинает теплеть.
– Здорово как! – шепотом похвалил Макс. – Как будто это я сам рисовал. Слился с художником.
– Да уж, – согласился Антуан – ага, он уже был здесь, рядом. – Пейзажи мне тоже понравились, но вот что касаемо портретов…
– За «Японку» предложили две тысячи! – прошелестело в толпе. – Месье Моне – счастливчик. Вряд ли кто-то здесь еще хоть что-то умудрится продать за такую цену!
– Ну, не скажите. «Обнаженную» уже тоже купили.
– Интересно, кто же? – быстро переспросил Максим.
– Какой-то владелец лавки картин. Да кто что купил – об этом завтра же будет напечатано в «Фигаро»!
– В «Фигаро»?
– Ну да, молодой человек. Видите во-он того долговязого франта? Так это сам Альбер Вольф, журналист.
– Бульварный писака ваш Альбер Вольф!
– Тсс!!! Господа, как же вам не стыдно?!
Друзья вернулись под впечатлением. Да собственно, слово «импрессьон» и значит – «впечатление». Было от чего его получить!
– Нет, девушка в кимоно, ладно, – все никак не мог успокоиться Антуан. – Но вот та обнаженная! Словно утопленница… Брр!
– Что бы ты понимал! А мне так наоборот, понравилось.
– Да у вас там, в России… Нет-нет, молчу – а то поссоримся. Давай-ка лучше выпьем, дружище!
На следующий день Антуан принес свежий выпуск «Фигаро», популярной в истеблишменте газеты. Матерый журналист Альбер Вольф и на этот раз не обманул ожидания читающей публики.
– Нет, нет, не хватай. – Смеясь, молодой француз замахал руками и упал в кресло. – Я сам тебе прочту. Вот… «Улице Лепелетье» не повезло. После пожара Оперы на этот квартал обрушилось новое бедствие». Это про выставку – ха-ха-ха!
