Вопрос был подкреплен монетой.
— Конечно, не стоит! — Монета тут же исчезла в узкой ладони служки. — Вы, синьоры, я вижу, не местные, а то бы знали, что Гвидо Сильвестри, как бы вам сказать… известен своей подозрительностью. Везде ему видятся какие-то проходимцы, готовые его облапошить, позарившись на имущество и доходы. Очень, очень подозрительный тип этот синьор Сильвестри — об этом все знают.
— Вот, значит, как? Подозрительный? И что — совсем никому не доверяет?
— Даже в дом не пускает! А слуги у него — звери! Чуть что, сразу хватаются за кинжалы.
— Как же можно так жить?! — выслушав перевод Владоса, вполне искренне ужаснулся Лешка. — Без друзей, без привязанностей, без веселых женщин. Один как перст! Ну, не считая слуг, конечно… Но ведь должно же быть у человека хоть какое-то увлечение! Не может такого быть, чтобы не было. Один марки собирает, второй — женщин, третий — деньги… Ну хоть что-нибудь!
— Кажется, он любит послушать итальянские песни. Ну да — канцоне! У него даже как-то были в гостях певцы… аж из самого Турина!
— Ну, на певцов мы с тобой точно не потянем, — Лешка шмыгнул носом. — А что, здоровье у синьора Сильвестри крепкое?
— Старый черт крепок, как дуб! — тут же заявил Фабио. — Но любит прикидываться болящим. Все лекарей к себе таскает — якобы что-то у него там болит.
— И что, никак не вылечится?
— Могила его вылечит, извините за прямоту, синьоры! Не успеют старому Гвидо одну болячку вылечить, как он сразу десять новых отыщет. Да еще лекарям нагрубит — вот, дескать, плохо лечили!
— А не собирается ли он, случайно, жениться? — Еще одна монета упала в ладонь харчевного служки.
— Раньше собирался. — Фабио вдруг наклонился и, подмигнув, понизил голос: — Но, говорят, ото всех снадобий у него сломалась кое-какая нужная мужская штука.
— Вот оно как! — Приятели переглянулись. — Что, совсем – совсем сломалась?
— Да пытался вылечить… Но, ходят слухи, напрасно! Так что теперь ни о какой женитьбе старый Гвидо и слышать не хочет! Наоборот, злится, как увидит какую-нибудь красивую девку. Всем, говорит, им одно надобно!
— Ну, это ж ясно… — Лешка уныло повернулся к Владосу. — Ну, лекари из нас точно — никакие. Еще хуже, чем певцы… А петь ты, конечно, не умеешь?
— Не умею, — со вздохом признался грек. Лешка задумчиво улыбнулся:
— А я вот могу, кажется… Только вот ни на чем не играю — лень было научиться.
— И я не играю.
— Плохо! Спроси-ка у этого, — юноша кивнул на Кызгырлы, угрюмо потягивающего кумыс.
К большому удивлению приятелей, Кызгырлы, оказывается, играл! На домре!
— Это такой инструмент типа лютни, кажется, с тремя струнами, — поспешно пояснил Владос. — Припоминаю, что еще и Алныз умеет играть и сама Гюльнуз.
Лешка замахал руками:
— Ну, эти двое нам без надобности. Нужны, как бы это сказать, совсем левые люди.
— Какие-какие?
— Ну вот, как Кызгырлы.
Бритоголовый надсмотрщик долго упирался, говорил что не дело правоверному мусульманину ублажать музыкой каких-то там христиан, да и вообще — недостойное занятие — для кого-то играть, иное дело — для собственного благолепия или для какой-нибудь пэри.
— Будет тебе пэри! — засмеялся Лешка. — Госпожа Гюльнуз устроит?
Надсмотрщик зыркнул глазами:
— Не пачкай светлое имя молодой хозяйки своим поганым языком, гнусный ишак!
— На ишака обижаться не буду, — выслушав перевод, бестрепетно промолвил Лешка. — Вообще, я на дураков редко обижаюсь. Да-да, так ему и передай — дурачина ты, скажи, почтеннейший господин Кызгырлы, не понимаешь своего счастья и счастья молодой госпожи Гюльнуз. Не поможешь нам, так и будешь до конца жизни своей хвосты коровам крутить, не дождавшись никакой осязаемой благодарности от скупого Ичибея. А если поможешь… — Лешка улыбнулся. — Ты только представь себе! Трехэтажный особняк со всякими там фронтонами и прочими красивыми штуками, кованые решетки, бассейн, подземный гараж на три «мерина». И — посреди всего этого великолепия ты — в белых шальварах! А вокруг слуги — так и суетятся, так и бегают — что для вас сделать, господин Кызгырлы, будет исполнено, господин Кызгырлы? Разрешите бегом? А из окна… нет, с лоджии… посматривает молодая вдова — старик Гвидо уж к этому времени помрет — и так, улыбаясь, говорит — о, достойнейший Кызгырлы, скажите шоферу — мы едем сегодня в боулинг!
Кызгырлы даже глаза прикрыл — до того заслушался! И в самом деле… Чем коровам хвосты крутить… В белых шальварах!
— Ладно, — сказал он. — Я согласен. Домру только надо купить.
С раннего утра они уселись в харчевне, из распахнутых окон которой хорошо просматривался дом престарелого синьора Сильвестри. Почти точно такой, как и представлял себе Лешка — трехэтажный, с красивостями. Правда, ограда была не кованая, а из камня, да и виднелся лишь верхний этаж, но тем не менее особняк производил впечатление. Весьма, весьма производил.
— Эй, почтеннейший! — Владос подозвал хозяина. — Что, слуги синьора Сильвестри часто к тебе захаживают?
— Каждый день, — важно кивнул хозяин — высокий горбоносый грек или армянин. — Вот и сейчас заглянут, прежде чем идти на рынок… А, вот и они!
В харчевню вошли двое угрюмых молодцов и, не глядя по сторонам, молча направились к дальнему столу. Лешка быстро нагнулся и подсунул им под ноги длинный гриф домры.
Один из парней чуть было не споткнулся:
— Черт побери! Это еще что тут?
— Ах вы, разбойники! — визгливо возмутился грек. — Сломали наш инструмент! Вы за это заплатите, негодяи! Непременно заплатите!
— Но, но, ты потише! — оглядываясь по сторонам, произнес слуга. — Вы вообще, кто такие?
— Ха! Ты не знаешь, кто мы такие, деревенщина? Мы знаменитые артисты из… из…
— Из Сан-Ремо!
— Да, из Италии! Здесь случайно, проездом из Константинополя в Лондон. А ты нам весь инструмент перепортил, пес худой! Давай, плати триста дирхемов!
— Сколько?! — слуги возмущенно переглянулись.
— Ну, двести пятьдесят. Домра-то — из красной египетской сосны! Чего шушукаетесь, злодеи? Ждете, когда мы позовем стражу?
Парни явно озадачились — уж никак не ожидали такого напора.
— Стража, эй, стража! — выглянув в дверь, заорал Лешка.
Слуги посмотрели в его сторону с явным страхом.
— О, вряд ли вы удержите этого господина! — нагнетал обстановку Владос.
А Кызгырлы ничего не говорил, лишь дико вращал глазами и время от времени хватался за заткнутый за пояс кинжал.
— Одно может вас спасти от позора, — неожиданно сбавил обороты грек. — У нас сейчас есть время, и мы б с удовольствием развлекли почтеннейшую публику в каком-нибудь богатом доме. У вас есть такой на примете, голодранцы?
