— Тогда я сбегаю за вас, — Владос улыбнулся — как-то так вышло, что в застенках он пострадал меньше всех.
Запряженная медлительными волами арба, поскрипывая колесами, неспешно катила в гору, и быстроногий грек догнал ее в один миг, о чем-то заговорив с возницей — морщинистым крестьянином в широкополой войлочной шапке. Крестьянина этого Лешка с Георгием рассмотрели чуть позже, когда подошли ближе. Поздоровались, слегка поклонившись.
— И вам тоже здравствовать! — откликнулся возница. — Ваш товарищ сказал, что вы ищете огниво?
— Да, неплохо было бы сейчас развести костер, обогреться.
— А далеко ли держите путь, позвольте узнать? — крестьянин говорил на странной смеси греческого и заимствованных тюркских слов, впрочем, было понятно — Лешка, кстати, давно уже навострился балакать на языке ромеев.
— Мы идем в… в Синоп, — незаметно подмигнув друзьям, пояснил Владос.
— Не близкий путь, — крестьянин покачал головой. — И весьма опасный — в горах много разбойников.
— Вообще-то нам надо в Константинополь, — встрял в беседу Георгий. — Сесть бы сейчас на какое-нибудь попутное судно — и да поможет нам святой Николай!
— А, так вы христиане! — возница явно обрадовался. — Тогда зачем вам нужно в Синоп, к туркам?
— Мы ж говорим — ищем попутный корабль.
— Зря туда идете, — крестьянин сурово покачал головой. — А я вот еду в предгорья, за хворостом. Если подождете или поможете — приглашу вас к себе в гости. Там что-нибудь и придумаем насчет судна — у нас в селении много рыбаков.
— Отлично! — Лешка всплеснул руками. — Мы были бы вам очень признательны! И, конечно, поможем с хворостом.
— Ну, тогда садитесь!
— Да нет, — Лешка переглянулся с Георгием. — Мы уж лучше пешком. Сидеть, знаете ли — невмоготу.
— Что так?
— Турецкие плети.
— Ага, и вы не любите турок!
— А вы?
— А кто их здесь любит? — крестьянин стегнул быков. — Правда, турок турку рознь. Но все ж… Янычары — это, скажу я вам, сущее бедствие. Головорезы, каких мало.
Владос усмехнулся:
— Да знаем мы янычар. Они, кстати, не турки, а бывшие христианские мальчики…
— Ну, нам от этого не легче.
Дармыс — так называлось селение, куда беглецы приехали на скрипучей арбе Авдея Агрипулоса. Довольно большое — десятка два домов — оно лепилось к горам и узенькой полоской пляжа выходило к морю. В небольшой бухточке покачивались на волнах серые рыбачьи лодки, впрочем, большая часть их лежала кверху брюхом на желтом песке пляжа. Кроме собственно домов — как двухэтажных, зажиточных, так и бедняцких хижин — в селении имелась церковь, выстроенная из мягкого туфа и высокая сторожевая башня, сложенная из серых булыжников. Наряду с основной своей функцией — сторожевой — иногда башня использовалась и в качестве маяка — в штормовую погоду на ее верхней площадке разжигали костер. Все это поведал парням их новый знакомец Авдей, пока чесали языками по пути в селение.
Лешка все сомневался — а стоило ли воспользоваться предложением крестьянина? Ведь Дармыс находился на территории Трапезундской империи, и в селении наверняка имелся и староста, и еще какие-нибудь официальные лица. Вот, доложат они о чужаках в Трапезунд… А вдруг? Вдруг хоть кто-то догадается?
Своими сомнениями Лешка поделился с Владосом — шепотом и по-русски.
— Да брось ты, — отмахнулся тот. — Мы же не на год сюда едем — от силы недели на две.
Лешка все равно до конца не успокоился, полагая, что не стоит терять бдительности — спасибо, один раз уже потерял. А вышло так, что вроде бы он и беспокоился-то напрасно.
В доме Авдея гостей встретили хорошо — накормили, напоили кислым вином и уложили спать на гостевой половине, где обычно жили нанимаемые хозяином рыбаки. Но сейчас никого не было — не сезон. Зато были две девушки: одна — хозяйская дочка, вторая — племянница. Последняя – то и посматривала на Лешку во все глаза! Юноша тоже обратил внимание — девчонка по своей конституции чем-то напоминала Балию — такая же худая, а, значит, по местным меркам — не красивая, красивыми здесь почему-то считались женщины в теле. А вот Лешке подобные сдобные пышки не нравились, то ли дело такие, как Гюльнуз или Балия… Или вот — Анна, именно так звали племянницу Авдея Агрипулоса. Не очень высокого роста, но стройная, длинноногая, волосы, заплетенные в две косы, светлые, но все же нельзя сказать, что блондинка, скорей, светлорусая, с этаким золотистым оттенком, щеки чуть впалые, а глаза… даже и не сказать сразу, какого цвета. Если смотрит прямо — вроде бы карие, а отведет взгляд — зеленые. У Лешки, кстати, точно такие же — были они глазами похожи.
Авдей, имея большое хозяйство, держал племянницу в строгости, впрочем, как и дочку. С раннего утра и до позднего вечера обе хлопотали по дому — кормили и доили коров и коз, присматривали за гусями и курами, ухаживали за лошадьми, да еще успевали управляться по дому — работы хватало, присесть некогда.
Катерина, дочка Авдея, девка была, по местным меркам, на загляденье — крепенькая, с большой грудью и широкими бедрами, щеки румяные, черная коса, синие очи. Всем удалась девка — недавно пятнадцать минуло, пора уже и замуж выдавать. А жених-то был на примете — некто Лисандр, молодой рыбак и владелец трех лодок. Из богатой семьи парень, уже и сватов засылал, да Авдей решил пока повременить со свадьбой — подождать до осени, как и принято было. Таким образом, Катерина с Лисандром считались помолвленными, и молодой рыбак частенько захаживал в гости.
— А однажды, смотрю — милуются! А у Катьки рубаха расстегнута аж до пупа! — азартно поведал Лешке с Владосом Корнелис, младший авдеев сынишка.
— Что ты говоришь?! — Владос поцокал языком. — Неужто прям до пупа?
— Ну, почти, — Корнелис оглянулся и смешно наморщил нос.
Ох, и любил же поговорить этот парень — язык, что помело, а рот вообще не закрывался. Он чем-то походил на сестру — темненький, синеглазый, с круглым пухлощеким лицом — только тощий, как Анна.
— А вот другая твоя сестрица, — словно бы между прочим поинтересовался Лешка. — Она как, тоже с кем-то помолвлена?
— Анка – то? — мальчишка — а было Корнелису где-то лет двенадцать — презрительно скривил губы. — Кто ее такую возьмет? Тощую да еще и порченую!
Владос захохотал:
— Я смотрю, не очень-то ты ее любишь!
— А с чего мне ее любить? — огрызнулся парнишка. — Она не нашего рода, приблудная. Мать ее как-то спуталась с турком — вот Анна и родилася. И сама, когда жила еще в своей деревне, говорят, с турками любовь крутила, зараза! Ее за это дело деревенские в перьях с навозом вываляли, хотели утопить, да турок ее отбил, увез. А потом этого турка вроде убили.
— А Анна что?
— Что-что… Горные разбойники, а — скорее всего — турки, деревню скоро сожгли, вот тогда-то Анка туда и вернулась — похоронить мать. И больше к туркам не пошла — не к кому, говорит. К нам, дальним родичам, прибилась. Отец ее взял, она ведь, Анка – то, к любому труду привычная, да и работает, как лошадь. А что ей еще делать-то? Замуж никто не возьмет — кому нужна «турчанка», так ее у нас и прозвали. Только вы ее так не называйте — не любит, может и кинуться чем-нибудь тяжелым, с нее станется, — Корнелис кривовато улыбнулся.
