После полудня, закончив рыночные дела и отстояв обеденную службу, народ потянулся на луг. В чистом нефритовом небе праздничным прожектором сияло солнце, освещая празднично одетую публику и одухотворенные лица артистов. Собравшиеся бурно обсуждали все, обделанные сегодня дела — кто что купил, кто что продал — хвались друг перед другом покупками.
— Эй, Христо, правду говорят, ты прикупил новое седло за три серебряхи?
— И не за три, а всего за две! Хорошее турецкое седло. В хозяйстве сгодится.
— В хозяйстве все сгодится. А не боишься, ну, как турки на твою усадьбу заглянут? Спросят, откуда такое седло?
— Так скажу, что купил.
— Ага! Купил! У какого-нибудь гайдука или башибузука, да?
— Я бы на твоем месте отнес седло продавцу, Христо!
— Да ну вас всех! Вот, привязались к седлу… Смотрите, вон лучше на балаган! Кажется. Представление начинается.
И в самом деле, начиналось…
Старик Периклос, вальяжный донельзя, в небрежно перекинутом на манер римской тоги плаще небесно-голубого струящегося шелка, подошел к краю помоста и поклонился зрителям. Поклонился с большим достоинством — искусство непростое, и далеко не всем доступное, Лешка, к примеру, так долго так не умел, пока Ксанфия не научила.
— Однажды как-то раз цыган собрался в горы, быть может, половить чужих коней, — выпрямившись, красивым баритоном начал мэтр.
Тот час же на сцене появился цыган — Лешка, загримированный почти под негра, так что не узнала бы и родная мать — и конь, в роли которого на подмостках блистал Аргип. Узнать парня было еще труднее.
Вот Лешка увидал «коня», затаился, затем, под смех публики, улегся на брюхо, пополз. Почуяв неладное, «конь», забеспокоился, заржал — зрители засмеялись еще громче — нет, положительно, Аргип был сегодня звездой! Потом на сцене показался один из близнецов, изображавший красотку — надо сказать, весьма даже похоже — и вожак табора — «старый цыган» Федул.
— Во, дают! — громко хохотал во все горло давешний ночной горлопан с лицом, больше похожим на свинячье рыло — щекастое, красное, с какими-то отвислыми щеками и носом картошкой. Бывают такие люди — все-то им хочется выказать себя первым парнем на деревне, хоть, казалось бы, и посылов-то к этому нет никаких, а вот поди ж ты…
— Тю! — свинорылый увидал «электроников». — Эгей, девчонки!
Действие быстро закручивалось, завораживая своей интригой собравшихся, в числе которых можно было бы лицезреть и православного батюшку, и всех остальных церковных служителей, начиная с дьякона и заканчивая сторожем. А что, почему б и им не посмотреть на то, чем так интересуется паства? Чай, комедия-то вовсе не из языческой жизни!
Время от времени прерываемое громовыми раскатами хохота действие уже подходило к концу, когда выдавший очередную репризу Алексей вдруг увидал быстро приближавшихся к постоялому двору всадников. Целый отряд всадников в ярко-красных кафтанах с черными лебедиными крыльями на зеленых и алых щитах. Сипахи! Человек двадцать. И что им тут нужно?
Собравшийся на лугу народ тоже заметил турок, но особого беспокойства почему-то не проявил. То ли налоги у всех были уже заплачены (вернее, содраны ретивыми сборщиками), тот ли эти сипахи были своими — из какого-нибудь расположенного поблизости гарнизона. На причудливом шлеме скачущего впереди усача развевался султан из разноцветных перьев, позади совсем еще молодой юноша верхом не красивом гнедом коне держал в руках нечто вроде короткого копья, украшенного лошадиными хвостами и золоченым полумесяцем вместо острия. Туг — личное знамя командира. Десятник? Или, как там по-турецки — каракулчи? Или, нет — онбаши…
За ним — рядовые воины, а дальше…
Пользуясь тем, что не был задействован в предпоследней сцене, Лешка до боли в глазах вглядывался в сипахов. И то, что он, наконец, разглядел, его совсем не обрадовало — позади всех, в компании какого-то смуглолицего мальчишки, ехал Пурим Кызыл — смотритель рынка из Златицы! Мало того, когда всадники подъехали ближе, старший тавуллярий узнал и мальчишку. Никакой был не мальчишка… Фекла! Или как ее там по-турецки, Бог весть…
Значит, они так еще не прекратили поиски беглецов. А это означало, что исход грядущей битвы был пока неизвестен. Господи… Лешка от всей души поблагодарил Бога, за то что они играли сегодня «Цыган», в гриме… Черт! Как бы Агрип раньше времени не показался в своем так сказать, естественном виде.
Старик Периклос же зачитывал кульминацию. Подъехавший к лугу турки, надо сказать, никого не расталкивали, вели себя вежливо — старший, усач, даже отвечал на поклоны.
Ага… Вот Пурим и Фекла спешились… Встали у раскидистой березки, невдалеке… смотрели, как кланялись вышедшие на сцену артисты. Довольные зрители громко хлопали в ладоши и одобрительно свистели. Оранжевое солнце садилось где-то за Дунаем, посреди черных отрогов гор. Темнело.
Это хорошо, что темнело.
Не вызвав — пока не вызвав! — никаких подозрений, актеры принялись сворачивать сцену. Зрители расходились. Даже сипахи, и те потихоньку направили коней к пристани. За ними, взобравшись в седла, медленно поехали и Пурим со своей спутницей.
Не узнали! Ну, мудрено было бы узнать — Лешка ведь тоже не терял времени даром, за пару минут превратив сошедшего за подмостки Аргипа в истинного цыгана. Даже платок ему на голову повязал этаким цветастым тюрбаном, а уж грима не пожалел — не цыган подучился — негр! Когда вышли на поклон, старик Периклос удивленно вскинул брови — зачем, мол? Но потом махнул рукой — все равно, пьеса-то уже кончилась.
— Господа балаганщики, кто тут из вас именем Алексий? — звонко спросил подбежавший мальчишка.
— Ну — я, — отозвался Алексей, улыбнувшись так, что мальчик с ужасом бросился было прочь — еще бы, в таком гриме, да в сумерках, Лешка явно сходил за черта!
— Вымылся бы ты, что ли, побыстрей, — засмеялся толстяк Леонид. — А то и правда, всех в деревне перепугаешь. Эй, мальчик! Не убегай! Что ты хотел сказать-то?
— А он не черт, дядько? — мальчуган так и не решался подойти ближе.
— Да не черт, нет, не бойся.
— А пусть тогда перекрестится!
— Да легко! — Лешка быстро перекрестился на церковь. — Ну, теперь-то поверил? Говори, что там у тебя.
— Хозяин велел сказать, что договорился. И велел напомнить, что с вас две «беленьких».
— Две «беленьких»?! А-а-а! — до Лешки, наконец, дошло. — Так ты — мальчик Микола?
— Да, я у него служу, — мальчуган важно поковырялся в носу.
— А что он тебе еще сказал? — Алексей подошел ближе.
Мальчуган снова попятился, видать, не поверил-таки до конца в то, что Лешка — не черт. Покивал:
— Нет, хозяин больше ничего не сказал. Просто сказал, что все уладил.
— Гм… Ну, что же… — задумался Алексей. — Тебя-то он тогда мог бы и не посылать — мы ведь все равно к нему возвращаемся. Ладно, там с ним и поговорим…
