Однако, имелся у работорговца и иного рода товар — так сказать, «левый». Тот, что поставляли ночные разбойники… Красивые девушки, юноши — естественно, не из богатых и влиятельных семей, а чаще, и вообще, приезжие. Такой товар Файзиль предпочитал в родном городе не сбывать — накапливал, прятал в подвале, а уж потом увозил в Бургас, где, в ожидании недалекого плаванья, покачивался у причала корабль, укомплектованный немногословной и решительною командой. Да, путь кораблика был недалек: поначалу, в Крым, а теперь — все чаще — в дельту Днепра или Южного Буга, где уже наладились взаимовыгодные связи с влиятельными родами татар.
Конечно, казалось бы, у них самих рабов — что грязи, да так и было, но, с другой стороны, имелись и некоторые ограничения. Ну, как доверишь недавно приведенному литовскому, польскому или русскому рабу скот? Невольник ведь только о том и думает, как бы бежать! И многие ведь бежали, а иных выкупали — никакого порядка. Иное дело, рабы издалека… Этим-то как бежать? Куда?
Файзиль-ага это рассчитал первым и использовал к вящей своей выгоде. Не так уж и велик был доход, но зато стабилен, да и новые связи прочнели. Старого работорговца татары уважали, и к его визиту обычно предлагали что-нибудь на обмен, скажем — крепкого молодого юношу — на красивую полонянку — урусутку или польку. Всем выгодно, в том числе и татарам — не надо гнать товар на полуостров — в Мангуп и Кафу. Всех ли еще пригонишь? Все ли дойдут?
Выгодно…
Вот и сейчас… Сейчас в трюме находилось ровно двадцать два человека… которых нежелательно было бы продавать в Эдирне или где-то рядом. Мололые парни, подростки — жертвы разбойничьего коварства… В пастухах им будет вполне сносно, многие быстро привыкнут, примут ислам, женятся на татарках, а их дети — глядь-поглядь — уже и сами засобираются в набеги на север. Светлоглазые русоволосые татарчата…
Там было человек пять вполне смазливеньких, для того, чтоб на них положила глаза какая-нибудь влиятельная дама… или даже какой-нибудь бек, любитель мальчиков. Один парень, правда, несколько выбивался из общего фона — слишком уж был взросл, здоров, независим… И болен! Очень болен… На этом и взяли… не его самого, но его спутников — двух молодых юношей близнецов. О, ночные разбойники Эдирне знали свое дело! В дальней корчме сначала зацепили юнцов — им, оказывается надобно было в Константинополь… В Константинополь? Не такое простое дело ребята. Но… помочь можно. Деньги у вас есть? Сколько-сколько? Пять цехинов? Маловато… ну, да уж ладно, как не помочь таким приятным парням?! Люди ведь должны помогать друг другу, верно?
Что-что? У вас на руках больной товарищ? А что с ним? Ранен… Ах, лихорадка… Нехорошее дело. Без него никуда не пойдете? А ведь в городе облавы, знаете? Ладно, ладно, не хватайтесь за ножи — обмозгуем. Если вашего товарища положить на носилки… Как? Сами донесете? Вот и славно! Значит, сговоримся! Давайте сюда ваши пять цехинов… Ну, или для начала — два.
Эти дурачки сами принесли своего больного приятеля в дом Файзиле-аги! Ну, а уж дальше было просто… И потом! Старый торговец людьми вовсе не стал подвергать близнецов наказаниям, после того, как те набросились на охранников и едва не ушли… Не ушли потому, что не смогли бросить больного. И вот этого-то больного Файзиль-ага взялся лечить! О, он оказался неплохим лекарем, старик Файзиль… Впрочем, не такой уж и старик — да, борода седа, и морщины, но тело вовсе не старческое — мускулистое, поджарок, сильное… И ведь вылечил парня! Пришлось, правда, повозиться, но ведь поставил же на ноги! Почти поставил… нужно было срочно отправлять корабль, пока не началась новая полоса зимних штормов.
Шайтан и двести иблисов! И еще — двадцать пят джиннов — впридачу! Ну, кончиться, наконец, этот проклятый шторм?
Подняв упавшие со стола портоланы, Файзиль-ага громко позвал слугу.
— Да, господин? — заглянув в каюту, преданно уставился тот — маленький, лысоголовый, юркий… Тот еще пройдоха!
— Спроси у шкипера, что он думает по поводу непогоды?
— Слушаюсь, господин…
Слуга убежал, а Файзиль, взглянув в кормовое окно, подумал, что, наверное, зря его посылал — меж туч проглянуло солнце. Да и качать стало как будто бы меньше…
— Шкипер думает, что к вечеру море станет спокойным, господин! — вернувшись, почтительно доложил слуга. — Даже, не думает, а утверждает.
— Я бы тоже так полагал, — оглянувшись на солнечный луч, работорговец усмехнулся и велел, как перестанет качать, привести к нему невольника-руми, того, которого лечил. Привести для беседы — Файзилю-аге почему-то вдруг стало скучно, а звать на беседу шкипера он сейчас не хотел — пусть лучше занимается судном.
Темный трюм «Хасии» был полон мокрой соломы, под ногами перекатывалась вода, впрочем, для невольников имелись специально устроенные полки, так что от сырости рабы не очень страдали — расчетливый Файзиль-ага берег свой товар. Лежащий на своей полке лицом к борту, Лешка прислушался:
Вот волна ударила еще раз… затихла… Следующая оказалась куда как слабее. Алексей перевернулся на спину и гулко закашлялся.
— Как ты? — тут же спросил один из близнецов… Ну-ка, ну-ка… Голос строгий, серьезный… Значит — Леонтий.
Лешка улыбнулся:
— Вполне сносно, друже Леонтий. Благодарю за заботу!
— Ого, ты уже снова стал нас различать! — обрадовано воскликнул прислушивающийся с разговору Лука. — Дело идет на поправку, да?
— Благодаря воле Аллаха и нашему богоспасаемому хозяину! — со смехом заверили сверху.
Лысый слуга! Опять подслушивал, пес… Впрочем, лысоголовый прав, прав… Еще не известно, был бы сейчас жив Алексей, если б не старый работорговец. Выходил! Ведь выходил же! Поил какими-то отварами, травами… Вот уж, не знаешь, где найдешь, а где потеряешь? Выходит, потеряв свободу, обрел жизнь… Да, именно так и выходит.
— Вылезай, Алексей-руми, — распахнув люк, слуга спустил вниз узенькую доску с набитыми на нее ступеньками — трап. — Хозяин желает с тобой побеседовать.
— Желает — вылезу, — спустив ноги в холодную воду, поморщился Алексей. Не первая эта была беседа…
Звякнули цепи — да, все невольники, в том числе и не совсем еще оправившийся от лихорадки Лешка, были закованы по распоряжению предусмотрительного и не любившего никаких случайностей купца. Руки и ноги. Руки — так чтоб можно было есть и отправлять естественные потребности организма, а ноги — чтоб только-только ходить, передвигаясь маленькими смешными шажками. Впрочем, куда тут было ходить?
— А, руми! — увидев вошедшего, довольно потер руки Файзиль-ага. — Тебя расковали? Хорошо…
— Да, но ноги… — Лешка звякнул цепями.
— А ноги, уж извини. Придется потерпеть… тем более, что не так уж и долго осталось. Шахматы?
— Как скажете… Только, вы ж знаете, я не очень-то сильный игрок.
Беседа шла по-турецки, прочем, иногда работорговец бегло переходил и на греческий.
