– Нет, фальшивое! – пошутил Алексей. – Конечно, настоящее.
– И что – это все мне?
– Тебе, тебе, бери, пока не передумал.
– Храни тебя Господь, господин Алексий!
Старший тавуллярий не выдержал и расхохотался:
– Надеюсь, это достаточная компенсация за твой отрыв от дел? Ладно, не благодари, не надо. К четвергу – жду!
Распростившись с агентом, Алексей, пройдясь по широкой улице, миновал старую стену Константина и направился к церкви Хора, чьи шесть куполов почему-то вселяли в него уверенность и даже вызывали какие-то ностальгические чувства – именно здесь, именно около этой церкви. Около монастыря Михаила Архангела, они когда-то гуляли с Ксанфией. Господи – восемь лет прошло с той поры! Восемь лет.
Выбрав харчевню получше, старший тавуллярий уселся за длинный полупустой стол и заказал вина с жареной рыбой и свежевыпеченными лепешками. Именно здесь, в этом уютном, увитом плющом заведении он и собирался кое-что разузнать о проживающем неподалеку Эрасте Никомедисе. Да и сам Лешка уже был в здешних местах, наводил справки, и Зевка не дремал, и парни Епифана – тоже. И все же… И все же никакая лишняя информация лишней не бывает!
Так рассуждал Алексей, боясь признаться самому себе, что, быть может, вовсе не дела привели его сейчас в эту харчевню, нет, не дела, скорее – воспоминания. Приятно было пройтись по памятным местам, тем более что в синем небе ярко, почти совсем по-летнему светило солнце.
От очага исходило приятное тепло, лучи солнца проникали в узкие окна, играя в наполненном вином стеклянном бокале на тонкой витой ножке. Прикрыв от наслаждения глаза, Алексей поднес бокал к губам и сделал долгий глоток…
– Господин, – иллюзия кратковременно нахлынувшего спокойствия и счастья была прервана появлением какого-то юного оборванца.
Лешка недовольно скосил глаза:
– Чего тебе, парень?
И честно предупредил:
– Денег не дам.
– А мне уже дали! Тот господин, что хочет с вами встретиться.
– Господин? – Старший тавуллярий передернул плечами. – Что еще за господин? Где он? Почему не зайдет сюда?
– Он сказал, что хочет переговорить с вами на улице. Такой важный молодой господин.
Гм… молодой… Епифан, что ли? Так Епифан мог с ним и дома поговорить. Неужто стряслось что-нибудь этакое?
Быстро допив вино, Алексей расплатился с трактирщиком и вышел на улицу вслед за мальчишкой. Тот повел его по неширокой улочке, огибающей монастырь со стороны моря, и, остановившись на огражденном парапетом холме, сказал:
– Здесь.
Лешка удивленно осмотрелся – не такой уж и большой холм был, определенно, пуст и безлюден. Оглянулся на гавроша – того уже и след простыл. Ну, завел…
– Господин Алексей? – негромко позвали – такое впечатление, откуда-то снизу.
А ведь, действительно, снизу!
Старший тавуллярий посмотрел за парапет и увидел сразу под собой высокого молодого парня с не отличавшимся особой приветливостью лицом и холодным взглядом.
– Я Евстафий, – видя Лешкино затруднение, напомнил он. – Ну, помните Косого Карпа?
Ах да! Вот оно что! Лешка, наконец, вспомнил – да и как мог забыть? – что поручил этому молодому лиходею какое-то мелкое дело. Так просто поручил, низачем. Какое вот только – сейчас и вовсе не вспомнишь, тут и более важные дела да заботы одолели.
– Вы не могли бы спуститься вниз? Тут, слева, за кустом – тропка.
О как! Даже на «вы». Ладно, спустимся, поглядим, вернее – послушаем. Лиходей-то вроде как оказался с зачатками совести. Обещал – сделал, так, что ли?
Вообще-то, старший тавуллярий давно уже отвык доверять подобной публике, а потому заранее приготовил и кинжал и нож – чтобы было удобнее выхватить. Прикинул – как на него могут удобнее напасть. Выходило, что – либо слева, либо – из-за кустов, сверху, после того, как спустится.
Спустился осторожно, готовый дать немедленный отпор. Нет, никто на него не напал! Странно. Может, и в самом деле – с совестью парень?
– Мы здесь одни, – словно подслушав его мысли, слегка поклонился Евстафий. – Не надо, чтоб нас видели вместе. К тому же – меня ищут.
– Не боитесь, что выдам? – Алексей тоже, неожиданно для себя, перешел на более уважительный тон.
Преступник лишь улыбнулся:
– Вы – человек слова. Я выполнил то, что обещал – вашу просьбу.
– Ах вот оно что! Ну давайте рассказывайте.
Евстафий бегло, но достаточно четко изложил все, что ему удалось выяснить относительно некоего Креонта – чернявого актера из труппы Мелезии, коего старший тавуллярий предложил ему во время приснопамятных событий так, навскидку.
Интересные оказались сведения, правда, не особенно-то и нужные – ну, разве что так, для общего развития. Оказывается, Креонт не чистый грек, а какая-то помесь – ну да тут полгорода таких, если не весь. К тому же хорошо говорит по-турецки, вероятно, жил на туретчине, на тех землях, что были давно уже захвачены турками. Вообще, многие привычки у него – оттуда.
– К примеру, серебряную аспру он называет на турецкий манер – акче, – пояснил Евстафий. – А еще очень любит цветы. Когда идет по улице – любуется! Ну, знаете, многие домовладельцы выставляют горшки с цветами на подоконниках, герань там, настурцию, розы…
– Знаю. – Алексей усмехнулся – было у него однажды мелкое, но запутанное дело по битью вот таких вот горшков. Так ведь тогда и не сыскал хулиганов – не дали, дела куда как более крутые пошли.
– Ну, вот, все, – закончив, слегка поклонился Евстафий. – Надеюсь, мы с вами в расчете?
– Вполне, – столь же светски кивнул старший тавуллярий.
За сим и раскланялись. Алексей, вернулся обратно в харчевню, а куда делся Евстафий – бог весть. Да не очень-то сильно это Лешку и интересовало, как, впрочем – и Креонт. Куда больше интересовал господин Эраст Никомедис!
Согласно предоставленной Епифаном информации, сей уважаемый господин был весьма озабочен своим здоровьем – каждую пятницу, а также по воскресеньям, молился в храме за здравие раба Божьего Эраста – себя, любимого. Так же видали неоднократно, как в дом затворника приходили бабки-ворожеи, а как-то раз – и некий вальяжный господин, в коем собиравший слухи Зевка с ходу опознал знаменитого лекаря Эропениуса.
Сего почтенного эскулапа он же, Зевка, и посетил с подачи своего бывшего куратора Алексея. Посетив, промурыжился у врача около часа, в подробностях рассказывая о своих мнимых болезнях, потом еще примерно столько же времени проболтал во дворе со слугами – в результате всего выяснилось, что господин Никомедис, оказывается, страдал ипохондрией в самой тяжелой форме, постоянно выискивая у себя все мыслимые и немыслимые болезни, вплоть до бубонной чумы!
