А состав из банки пятой
Сделан ведьмою проклятой…
– Господи, Господи!!!
И от этого раствора
Хромоногий очень скоро,
Распростившись с костылем,
Вскачь припустится козлом!
– Да неужели?
– Конечно, конечно, не сомневайтесь!
Вот еще здесь два флакона:
Эликсир из Вавилона
Заключен за их стеклом.
– Что вы говорите?! Из самого Вавилона? Так там же, кажется, турки?
– Ну и что? Что, турки не люди что ли, не лечатся?
– Басурмане, чтоб им пусто было!
«Лекарь Александриус» махнул рукой и продолжил:
Кто страдает животом,
Не найти ему, бедняге,
Средства лучше и верней!
– Я вижу, у вас и в самом деле много всяких снадобий! – Никомедис покачал головой и, скривив губы в какой-то гнусной ухмылке, спросил заговорщическим шепотом. – А нет ли чего для любовного пыла?
– Сыщем! – радостно заверил гость. – Вам для какой-то конкретной дамы?
– Да не для дам… Так… просто… Возьму, если недорого, на всякий случай.
– Тогда… – Склянок уже не хватало, и старший тавуллярий ловким движением руки подсунул старику первую склянку, естественно, сопроводив ее надлежащим случаю слоганом:
Возбудит любви томленье
Этой мази примененье!
– Славно, славно! – осклабился Эраст.
– И еще есть! – Лешка ковал железо, не отходя от кассы:
Вот лекарство – сущий страх!
Смастерил его монах…
В одинокой мрачной келье
Составлял он это зелье,
И в него он заключил
Нерастраченный свой пыл!
– Беру! Беру зелье! Надеюсь, недорого?
– Конечно, не дорого, по десять аспр за склянку.
Старший тавуллярий нарочно занизил цену примерно в два раза против обычной, но известному скупердяю Никомедису и этого показалось мало – старик принялся с дивным и вполне достойным куда лучшего применения упорством торговаться, время от времени крича и воздевая руки к небу, сиречь – к прокопченному потолку.
Наконец, сговорились – Лешка, естественно, уступил. И сразу же строго-настрого предупредил, что принимать лекарство надо только под непосредственным наблюдением врача, иначе, мол, непременно будут всякие нехорошие побочные эффекты.
– Какие еще эффекты? – недовольно пробурчал старик.
– Разные… – Алексей усмехнулся. – Рога, например, на голове вырастут.
– Рога?!
– Я ж предупреждал – это очень сильные лекарства!
– Хм-м. – Никомедис задумался и, хитро прищурив глаза, спросил: – А ваши услуги, конечно, стоят денег?
«Лекарь Александриус» широко улыбнулся:
– А вот представьте – нет!
– Нет?!
– Ну конечно же я возьму с вас за дорогу – а остановился я на постоялом дворе у Пятибашенных ворот… – Старший тавуллярий нарочно назвал другой конец города и, посмотрев на вытянувшееся от жадности лицо старика, продолжил самым невозмутимым тоном: – Ну, конечно, если б я немного пожил у вас – вот, хоть в этой комнате, я ведь неприхотлив – уж тогда за дорогу платить бы не пришлось.
– В этой комнате? – Никомедис задумался. – Только имейте в виду, кормить вас я не намерен!
– Уж конечно же я намерен принимать трапезу в ближайшей харчевне.
– А… За постой? – Старик уж совсем обнаглел от алчности.
– За постой? – Гость изобразил из себя оскорбленную невинность. – Это что же, получается – я, за то, что вас каждый день осматриваю, еще и деньги платить должен?
– Так ведь не за осмотр, за постой – а это вещи разные.
После долгих споров, все ж таки сговорились – баш на баш. Лешка бесплатно осматривает – и бесплатно живет. Вот в той самой зале.
– Ничего, – расхваливал Никомедис. – Прикажу слуге постелить на лавку матрас. Будете спать словно у Христа за пазухой. Э-э-э… А сколько вам лет, позвольте узнать?
– Тридцать восемь, – с ходу соврал Лешка.
– А выглядите вы моложе! Снадобья?
– Они самые.
Старший тавуллярий заночевал уже на новом месте, а перед тем, как улечься, еле сдержал смех, наблюдая, как старик Никомедис принимает любовные снадобья. Спать было жестковато – вместо обещанного набитого соломой матраса, гостю выделили лишь старую попону да не менее старое покрывало, во многих местах щедро траченное молью.
Правду сказать, «лекарь Александриус» и не собирался спать – за короткое время жития у Никомедиса нужно было попытаться установить доверительные отношения со слугами, коих, как успел заметить Алексей, в доме имелось всего-навсего три человека: старая, похожая на высохшую ведьму карга-экономка, одновременно исполнявшая обязанности уборщицы и поварихи, уже знакомый Лешке угрюмый привратник по имени Анкудин и некий молодой человек самого меланхоличного вида, сочетавший в себе обязанности прислуги за все. Звали молодого человека Фокой, что в переводе с греческого означало – тюлень и, в принципе, по своему характеру Фока вполне подходил к собственному имени – такой же ленивый, сонный, малоподвижный – словно разлегшийся на берегу моря тюлень. И как только этот парень успевал справляться со своими многочисленными обязанностями?
Вот с этого Фоки, как наиболее близкого к хозяину человека, и решил начать Алексей. Уже в первую же ночь старший тавуллярий, выждав некоторое время, бесшумно поднялся с лавки и, выскользнув в приоткрытую дверь, оказался в темном захламленном коридоре… где едва не упал, напоровшись на старый сундук.
– Ой! Кто здесь?! – тут же послышался слабый вскрик.
Лешка ухмыльнулся: судя по тембру, возглас этот уж никак не мог принадлежать ни карге-экономке, ни угрюмцу-привратнику. Очевидно, на этом самом сундуке как раз и спал Фока!
– Я это, лекарь Александриус, – негромко промолвил старший тавуллярий. – Уборную вот ищу. Не проводишь, отроче?
– П-провожу, – так же тихо отозвался слуга. – Идите за мной, только осторожнее, не споткнитесь.
Мог бы и не предупреждать – памятуя о склонности хозяина дома к собиранию всякого хлама – ну как есть Плюшкин! – Лешка и так продвигался со всей возможной осторожностью.
– Вон там, под лестницей – уборная, – останавливаясь, показал Фока.
Сквозь рассохшиеся ставни в коридор, а скорее – в небольшую анфиладу – проникали узкие лучи желтовато-медного лунного света, тускло освещавшие помещение. Алексей попросил было свечу, но Фока лишь отрицательно пробубнил что-то по поводу того, что господин не позволяет зря тратить свечи – ночью ведь спать нужно, а не со свечками по дому шастать. Ну, кто бы спорил…
