– Как твое имя, господин? – мальчишка, наконец, полностью пришел в себя, подбежал, схватил за руку. – Мой отец сделает для тебя все!
Вот уж не надо!
– Меня зовут Алек… Александр из Эпира.
– Так ты чужеземец? Можешь остановиться у нас!
Ага, еще чего не хватало! Чтобы потом почувствовать на своей шее остроту янычарской сабли? Впрочем, мальчишка, наверное, мог еще пригодиться…
– Я сейчас спешу… Если хочешь, давай встретимся с тобою завтра. Скажем, сразу после обедни у церкви Апостолов.
– У церкви Апостолов? – отрок похлопал глазами. – Хорошо. Я обязательно приду, господин Александр.
– Только приходи один, незачем зря тревожить своего батюшку, верно, у него и так много дел.
– Отец меня очень любит и…
– Как твое имя, парень?
– Мануил.
Слегка поклонившись, Алексей повернулся и быстро зашагал в сторону старого греческого квартала. Пройдя шагов десять, обернулся, помахал рукой:
– Будь счастлив, Мануил!
– Но… Я хотел бы отблагодарить и…
– Отблагодаришь, когда попрошу!
Все-таки хорошо иметь обязанных тебе людей, даже вот таких, как этот парнишка. Парнишка не простой – сын самого Нотары! Бывшего дуки Нотары, предателя Нотары… Гм… А ведь Ксанфия говорила, что этот вот мальчик спас Арсения! Да… именно так она и выразилась, правда, сам Алексей не стал тогда вникать в подробности, некогда было, оставил разговор с сыном на потом… Ну да – «младший сын дуки». Вот он и есть! Ха! Интересно получилось, что же – Алексей просто-напросто расплатился за спасение собственного ребенка? Расплатился, конечно, некрасивое слово – но ведь именно так, по сути, и выходило.
Пройдя греческий квартал, протопроедр вышел к широкой площади Тавра – ноги сами несли его к Амастридам, к пекарне – ведь именно там находился вход… и, стало быть – выход. Уйти бы! Господи, поскорее уйти!
На площади, как и в старые добрые времена, по-прежнему бился людскими волнами рынок, даже покупателей и продавцов, похоже, стало больше. И все кричали, ругались, хохотали, азартно торгуясь и расхваливая свой – часто не очень-то и хороший, да что там говорить – иногда и совсем поганый – товар.
– Вода, вода с горных ручьев, сладкая и холодная, покупайте воду, господа!
– Рыба, жареная рыба! Ах, тает во рту!
– Рахат-лукум. Сладости, рахат-лукум…
– Мыло, разноцветное, с приятным запахом… Эй, ханум, не проходи мимо! Ты только понюхай… Ну? Да, мылится, мылится, и дает такую пену, клянусь бородою пророка и посохом архангела Михаила… Ну, куда ж ты, ханум? Эх… Мыло! Мыло! Не проходите мимо!
Алексей аж вздрогнул, услышав знакомый голос. Хотя… почему бы тут и не быть Зевке? Почему б не заниматься своим привычным делом – объегоривать доверчивых покупателей и, при удобном случае, незаметно опустошать содержимое их кошельков? А кто уж тут у власти – турки, не турки – какая разница?
Обойдя парня сзади, протопроедр подождал, пока тот всучит какой-то служанке пару склизких подозрительного вида брусков, и негромко сказал:
– Говорят, вышел новый указ султана – всех мошенников и мелких воришек сажать в чан с дерьмом.
– В чан? Воришек? – Зевка живо обернулся. – А что же с крупными ворюгами делать?
– А крупным – рубить головы. Прямо там, где попадутся.
– Что, в самом деле вышел такой указ? Ой… господин!!!
Узнал. Узнал-таки… Ну еще бы!
– Господин… Это вы?
– Нет, это моя тень, – Алексей почти не соврал. – Надеюсь, ты еще не принял ислам?
– О нет, господин. Это не так-то просто.
– Тогда поговорим… Лучше – без лишних ушей.
– Понял вас, господин… – Зевка огляделся по сторонам и быстро покидал свой товарец в заплечный мешок. – Есть одна корчма рядом. Стражники туда редко заглядывают, хотя… хм…
– Ты хотел сказать – хозяин доносит обо всем туркам? – язвительно усмехнулся протопроедр.
– Ну, в общем, да… Но там всегда много народу, так что…
– А ты сам-то, часом, никому не докладываешь?
Парень испуганно – и, кажется, искренне – перекрестился:
– Что ты, что ты, мой господин! Я теперь сам по себе… Рад! Очень рад, что ты не погиб, вернулся!
– Ну надо же, – Алексей ухмыльнулся и, похлопав парня по плечу, бросил: – Идем.
Корчма располагалась тут же, на углу, и представляла собою гибрид постоялого двора, кабака и вокзала в каком-нибудь крупном железнодорожном узле. Обширное полуподвальное помещение, освещаемое в значительной мере светильниками, нежели светом дня, было полностью заставлено столами, скамейками, лавками, за которыми, на которых и под которыми пили, ели, спали, валялись – причем все это в сопровождении непрекращающегося ни на секунду гула, от которого у непривыкшего человека тут же заболела бы голова.
Впрочем, Зевка ориентировался в здешней сутолоке очень даже неплохо. Быстренько усмотрел свободное – за дальней колонной – местечко, потащив туда бывшего патрона:
– Вот, господин… Присаживайся.
Пожав плечами, протопроедр уселся спиною к стене.
– Дозволь тебя угостить, – усаживаясь напротив, улыбнулся Зевка.
Алексей кивнул:
– Дозволяю.
И в самом деле, давно пора уже было перекусить – в животе от голода кишки выли, как волки. Что он сегодня ел-то? Гнусное козье молоко – не в счет.
Зевгарий щелкнул пальцами, и на зов тут же прибежал какой-то чернявый мальчишка – то ли турок, то ли грек, то ли черт разберет кто. Заулыбался – рот до ушей – воспросил с поклоном, что, мол, угодно уважаемым господам?
Уважаемым господам было угодно жаренной на вертеле рыбы, политой овощным соусом, а также – маринованые оливки, козий и овечий сыр, латук, жареные птичьи мозги, фрикадельки в оливковом масле, острый кебаб, лепешки, лук, чеснок, специи… ну и, конечно, две больших кружки вина – естественно, только для начала.
– За твое здоровье, – Алексей с улыбкою отхлебнул. – Вижу, ты тут неплохо пристроился.
– Да как сказать, – усмехнулся Зевка. – Занимаюсь все тем же, чем и раньше.
– Я уже понял.
– Только хуже стало.
– Ну надо же? – при таких словах протопроедр даже почувствовал некую уязвленность, ишь ты – хуже! – Что же, султанский сыск лучше работает, так выходит?
Зевгарий помотал головой:
– Нет, тут дело не в сыске. Тут в другом дело… Понимаешь, люди стали другие.
Алексей на миг отвлекся на недалекую драку. Ухмыльнулся:
– А по мне – так все те же.
– Это так кажется. Хуже стало, заметно. Раньше все как бы были одинаковы… а сейчас – турки. Кто под ними – базилевсом себя мнит, ну а все остальные так, пыль.
