— Инзорову по виду лет тридцать пять, у него светлые волосы и темные усы? — уточнил я.
Поручик насмешливо глянул мне в глаза и подтвердил точность портрета:
— Так точно-с, это он.
— И он полагает, что я его оскорбил? — поинтересовался я, чтобы быть гарантированным от недопонимания.
— Никаких извинений штабс-капитан не примет, — почему-то смешавшись, торопливо сказал поручик. — Извольте назвать имена своих секундантов.
Было похоже, что на меня просто решили наехать. Мне приходилось читать, что дуэли случались по самым пустяшным поводам, но, чтобы вызывал почти незнакомый человек, с которым едва обмолвился несколькими словами, было явно чересчур.
Кажется, я кому-то очень помешал, а наши благородные предки еще не додумались до применения взрывных устройств и не опустились до наемных убийц. Предмет разговора начинал делаться мне интересным.
— Видите ли, — начал задумчиво говорить я, — у меня здесь нет настолько близких знакомых, чтобы я мог просить их стать моими секундантами…
— Вашим секундантом может быть один из батальонных офицеров, — перебил меня поручик, — надеюсь, вы не сомневаетесь в нашем благородстве?!
— Отнюдь, — кратко ответил я, пресекая новый повод для дуэли. — Тем не менее, условия картеля я буду обсуждать сам.
Идея поручику не понравилась, но он не нашел, что по этому поводу можно возразить.
— Стреляться с десяти шагов, первый выстрел по жребию, — предложил он.
Я обдумал ситуацию. Ребята хотят подставить меня под пулю, смухлевав с жеребьевкой. Обычно стрелялись, сходясь к барьеру, а не по жребию. Хотя, бывали и такие случаи. Очень своевременно я вспомнил, что право выбора оружия принадлежит вызываемому.
— Господин поручик, — начал я холодным официальным тоном, — из ваших слов я понял, что капитан Инзов…
— Инзоров, — поправил меня секундант.
— Виноват, Инзоров считает себя оскорбленным мною?
— Точно так-с.
— Он с вами прислал мне формальный вызов?
Поручик кивнул.
— И он же выбирает оружие?
Прохоров опять кинул и только после этого понял, что попал в ловушку. Глаза его метнулись по сторонам, но он взял себя в руки и с показным презрением посмотрел на меня. Ребята явно считали меня законченным лохом и хотели раскрутить на дешевых покупках.
— Это только предложение, если вы настаиваете, можно стреляться и на восьми шагах или через платок!
— А с чего вы решили, что я буду с Инзоровым стреляться? — наивно глядя на поручика, спросил я.
— А как же-с? — секундант явно не мог понять, куда я клоню, и начал волноваться. — Вы не принимаете картель?!
— Почему же, — успокоил я секунданта, — только, как помнится по правилам, как вызываемая сторона, оружие выбираю я?
— Вы, — недовольно буркнул секундант, забыв добавить вежливое «-с» в конце слова. — Однако я думаю…
— Можете не думать, ваше дело телячье.
Поручик понял, что я его как-то оскорбил, но не нашел, на что обидеться.
— Тогда, что вы, милостивый государь, имеете предложить?
— Рубиться на саблях до смерти, — свирепо выпучив глаза, прошипел я свистящим шепотом и скосил глаза на висевшую на стене трофейную антикварную саблю.
— Но позвольте… — начал говорить секундант и замолчал. Ситуация выходила из-под его контроля, и он, с провинциальной неповоротливостью, мучительно искал выход.
— Я думаю, что на пистолетах будет благородней, — наконец, нашелся он.
— А я думаю, не вам судить о благородстве, — ласковым голосом парировал я.
Смысл оскорбления не сразу дошел до офицера, а когда он понял, что я отказываю ему в «благородстве», вспыхнул до корней волос.
— Я, я требую… — начал говорить он, но смешался, не зная, чего от меня потребовать: извинения или сатисфакцию.
Я, по его же методе, смотрел него с нескрываемым презрением, брезгливо выпятив губу, ожидая, чем он, наконец, разродится. Поручик вряд ли был трусом, но проглотил обиду и вызова мне не сделал.
— Тогда — завтра на рассвете, на Коровьем яру, — сумев взять себя в руки, вежливо сказал он.
— Сегодня, в два часа у замка, — сухо потребовал я из чистого упрямства. — У меня нет времени заниматься глупостями. Покончим, и с плеч долой.
Поручик открыл рот возразить, но, встретившись со мной взглядом, поджал губы и молча поклонился.
Провожать я его не пошел. Меня начала душить холодная ярость. Если такое качество рассматривать с точки зрения христианских добродетелей, то это один из моих крупных недостатков.
Во время приступов «праведного» гнева я делаюсь злым, безжалостным и теряю инстинкт самосохранения. В такие моменты лучше не попадаться мне под горячую руку.
Понимая, что ничем хорошим такая вспышка не кончится, я попытался расслабиться и выпил большую рюмку водки. Тем более, что после вчерашних возлияний это было просто необходимо. Легкая подзарядка перед большими событиями никогда не помешает. Главное — не перебрать и вовремя остановиться. Не прошло и пяти минут после ухода Прохорова, как комнату стремительно вошла Аля.
— Я все знаю, у тебя был плохой человек, — объявила она, — что случилось?
«Если знаешь, зачем спрашиваешь», — не отвечая, подумал я. У меня была основательная надежда, что ни о каких картелях и сатисфакциях она не имеет ни малейшего представления, и обмануть ее будет несложно.
— Этот человек желает тебе зла и хочет погубить, — продолжила менторским тоном допрос моя забитая крепостная крестьянка. — Ты сегодня останешься дома. Я сейчас его догоню и объясню, что ты ни в чем не виноват.
«Есть женщины в русских селеньях», — кстати вспомнил я стихотворение Алексея Некрасова. Вмешательство жен в мужские дела мне никогда не нравилось. Аля это поняла, но не смирилась:
— Ты думаешь, что сможешь кого-то победить, но это, это… — она не смогла подобрать слово «жестоко», сказала проще, по-женски, — плохо. Лучше просто никуда не ходи.
— Алечка, — сказал я как можно мягче, — в жизни бывают случаи, когда нужно делать не «как лучше», а «как необходимо», даже если делать этого не хочется. Я сейчас схожу на дуэль за сатисфакцией, а потом ее принесу, и мы вместе ее рассмотрим. Это совсем не опасно.
— Правда, принесешь? — спросила, пытливо глядя на меня, жена. — А как же давешний плохой человек? Он на тебя не нападет?
— Упаси боже. Он живет на другом конце города.
— Правда? Ты меня не обманываешь? — подозрительно спросила она, запутавшись в зрительных образах, которые я начал вызывать в воображении.
— Век свободы не видать, — поклялся я. — Ты лучше позанимайся азбукой, пока я не вернусь. Я быстро, одна нога здесь, другая там.
