Я прошел в небольшой кабинет с конторкой, и действительно, на ней оказалась стопка писчей бумаги и несколько очиненных гусиных перьев. Став за нее, я принялся «сочинять паспорта». Оказалось, это не так-то просто, особенно в том, что касалось описания примет. Однако, помучившись минут двадцать, я все-таки составил тексты документов с описанием роста (два аршина два вершка у меня и два аршина шесть с половиной вершков у Ивана), цветом глаз, типом лиц и особыми приметами, которых у нас обоих не оказалось.
Передав исписанный лист Сильвии, я вернулся в общую залу посмотреть на будущего императора Александра I.
Однако никакого высокого блондина в бархатной полумаске там уже не было. Как не было и моего приятеля Остермана. Однако одного слегка знакомого человека я увидел и сразу подошел к нему. Это был преображенец, товарищ Афанасьева, вместе с которым он разыгрывал коллежского асессора.
— Здравствуйте, — сказал я, выруливая из группы молодых людей, рассеяно наблюдавшими за танцами, — вы меня не помните, мы вчера встречались у Демута. Я приятель Афанасьева.
Молодой человек, внимательно посмотрел он меня и весело подмигнул:
— Как не помнить! Вчера мы славно повеселились!
— Да, но сегодня Александра арестовали!
Вопреки моему предположению, весть о несчастье, постигшем товарища, молодого человека ничуть не тронула.
— Да? — рассеяно сказал он, с интересом наблюдая за полной брюнеткой, танцевавшей мазурку второй парой. — Вы не знаете кто это такая?
— Нет, я здесь впервые, почти никого не знаю.
— Интересная штучка! — сообщил мне легкомысленный повеса. — Нужно с ней познакомиться.
— Так что с Александром? Ему нужно помочь!
— С Шуркой-то? Да, Бог с вами, сударь, пусть посидит недельку, хоть отдохнет от пьянства. Ничего с ним не случится.
— Но ведь у него могут быть серьезные неприятности, если докажут что он участвовал в нашей шутке.
— Какие неприятности, вы смеетесь? Тетка в нем души не чает и спускает ему все сумасбродства. Попросит императора или императрицу, те и распорядятся замять дело.
— А кто у него тетка?
— Графиня Ростопчина, фрейлина Марьи Федоровны и супруга Федора Васильевича, кабинет-министра по иностранным делам, третьего присутствующего в коллегии иностранных дел, графа Российской империи, великого канцлера ордена св. Иоанна Иерусалимского, директора почтового департамента, первоприсутствующего в коллегии иностранных дел и, наконец, члена совета императора, — без запинки перечислил все должности Шуркиного родственника приятель бедного узника.
— Да, пожалуй, коллежскому регистратору, даже великому взяточнику и тайному миллионщику, с такой родней не справиться, — засмеявшись, согласился я.
В это время к нам подошел полицейский генерал. Он почтительно поклонился моему собеседнику и сказал извиняющимся тоном:
— Простите, барон, если я на минуту отвлеку вашего собеседника.
Генерал весь лоснился от пота, и мы оба невольно отстранились от исходившего от него резкого запаха.
— Извольте, генерал, — сухо сказал Шуркин приятель.
— Сударь, — обратился тот теперь ко мне, — между нами вышла небольшая размолвка, и я счел долгом принести вам свои извинения.
— Пустое, генерал, с кем не бывает, — небрежно сказал я. — Мы оба погорячились.
Кутасов независимо посмотрел на расписанный амурами и психеями потолок и, вежливо откашлявшись в кулак, сказал:
— Относительно вашего дела. Оное благополучно улажено, и я жду вас завтра с утра, в канцелярии губернатора.
— Хорошо, буду, — пообещал я.
Генерал еще постоял, видимо, не зная, как ловчее от нас отойти, тяжело вздохнул, поклонился и опять обратился к преображенцу:
— Барон, не сочтите за труд передать мое нижайшее почтение вашему батюшке.
Барон небрежно кивнул, и генерал, пятясь задом, отступил.
— Откуда ты знаешь этого вепря, и что у вас за дела? — спросил он, когда мы остались одни.
— Сегодня познакомились. Я его слегка уколол в брюхо шпагой, а он, видимо, не хочет со мной драться, и решил извиниться.
— Понятно. И где это Шурка Афанасьев находит таких приятелей?! Ты ведь, кажется, только что приехал в Петербург?
— Да, а что?
— Ничего. Только здесь появился и сразу же обворовал Селиванова, а сегодня уже попал в гости к Сильвии и колешь брюхо помощнику полицмейстера. И это в твои-то годы! Не хочешь поступить к нам в полк?
— Пока нет, сначала осмотрюсь.
— Ну ладно, осматривайся, а я пойду знакомиться с брюнеткой, а то рядом с тобой и стоять-то боязно.
Преображенец весело мне подмигнул и ринулся перехватывать полную брюнетку, после окончания мазурки на секунду оказавшуюся в одиночестве.
Глава четырнадцатая
Утром Сильвия Джулиановна все устроила самым лучшим образом. Бизнес-леди переоделась в свежее розовое платье и выглядела совсем не утомленной долгой бессонной ночью, полной разнообразных хлопот. Я, напротив, клевал носом и мечтал о постели.
— Вот вольная Юлии Давыдовны, — сказала она, подавая мне гербовую бумагу с несколькими подписями. — Надеюсь, вы сможете позаботиться друг о друге.
Я только вежливо кивнул головой. Идея заботиться о красавице из веселого дома мне не понравилась с самого начала, и тем больше, чем сильнее влекла к себе молодая красивая женщина. К утру я совсем скис и не знал, что мне делать дальше — хоть тут же, снабдив приданным, выдавать Юлю замуж.
Сама красавица, несмотря на наши ночные излишества, выглядела великолепно и улыбалась странной улыбкой, в которой непонятно чего было больше, радости или грусти.
После полуночи, когда вопрос с документами решился как бы сам собой, я пошел сообщить эту новость Остерману. Однако тому было не до меня. Его игра в ломбер уже кончилась, и он теперь сидел за вистом.
— Генрих Васильевич, — позвал я его, — можно тебя на минуту.
Остерман едва взглянул в мою сторону горячими, с лихорадочным блеском глазами и молча покачал головой.
Я вспомнил, что во время виста игрокам нельзя разговаривать, и оставил его в покое. Больше мне в залах делать было нечего, и я, выполняя данное обещание, пошел в комнату Юлии, собираясь с ней окончательно объясниться. Она ждала меня теперь уже не в костюме Венеры, а в платье Евы и, как только увидела, бросилась на грудь, прижалась горячим, молодым телом. Все мои благие помыслы тут же полетели к черту, и мы рухнули на жалобно скрипнувшую кровать.
— Не бойся, князь, я не буду тебе обузой, — говорила Юля утром, когда мы садились в наемный экипаж на Лиговском проспекте.
— Я и не боюсь, — соврал я, помогая ей устроиться на жестком сиденье.
