— А с вами можно до станции доехать? — спросил я. — Мы заплатим.
— Так почему ж нет? Коли не боишься на телеге ехать, то и поедем. Дело привычное.
Я, так, чтобы мужик не заметил, спрятал наган в карман, и мы вышли за ворота. Действительно, невдалеке горел костер, и около него были видны какие-то люди и подводы.
— Вон наши, — указал возчик, — пошли, коли не побрезговаете.
— Пошли, — согласился я, — а звать-то тебя как?
— С утра Степаном звали, а так, как хочешь зови, хоть горшком, только в печь не сажай.
— Вот и ладно. Меня Алексеем кличут, а это Даша.
Мы подошли к костру, у которого, закрывшись, кто чем может, грелось пять человек возчиков.
Наше появление вызвало сенсацию. Мужики замолчали, и, кажется, напугались появлению незнакомых людей в таком подозрительном месте. Однако, разглядев, что нас только двое, и Даша женщина, разом заговорили и пригласили к костру погреться. Мы не заставили себя уговаривать и, прикрывшись предложенными рогожами, присоединились к полуночной компании.
Над костром кипел и булькал чугунный котел, в котором, судя по запаху, варилось что-то мясное. Прерванный нашим приходом разговор не возобновлялся. Видно было, что новые люди вызывают любопытство, но спрашивать, кто мы такие, прямо никто не решался. Начали подбираться исподволь. Смущаясь присутствием одетой по-городскому женщины, возчики обращались только ко мне.
— А ты, мил человек, при хозяйке или сам по себе? — поинтересовался пожилой крестьянин, поправляя дрова в костре.
— При ней, — ответил я, косясь на сомлевшую от тепла Ордынцеву.
— А не боязно в таком месте ночью-то?
— Боязно, только что делать, заблудились в лесу, а тут дождь. Искали, где укрыться.
— А что же вы, я извиняюсь, о такую пору в лесу делали, никак грибы собирали? — засмеялся сидящий справа от меня человек в брезентовом плаще.
— Нет, — не принимая шутку и подстраиваясь под простонародный говор, ответил я, — оне по научной части, лес изучают, значит, как растет и вообще.
— Землемерша, что ли? — обрадовался решению загадки брезентовый. — Как же, знаю, умственное дело!
— А я до революции грамотных очень не уважал, — вмешался разговор сурового вида человек с начинающей седеть бородой, — думал, все они сволочи, на народном горбу жир нагуливают. Один с сошкой, семеро с ложкой.
— А опосля чего, поменялся? — хихикнул его сосед.
— Поменялся. Наши народные еще большей сволочью оказались. Те, — он кивнул на Дашу, — хоть какое понятие имели, а наши, живоглоты, за копейку загрызть готовы.
— Это правда, — поддержал его наш знакомец Степан, — с мужика всяк норовит последний клок содрать, а такого, как при комиссарах, не припомню.
— Гады они, те комиссары, — вмешался в разговор последний возчик, но его явственно толкнул локтем сосед, и он замолчал.
— А вы, товарищи, сами-то не партейными, случайно, будете? — спросил брезентовый.
Даша хотела ответить, но я ее опередил:
— Нет, мы из беспартейной массы. Сами по себе.
— Ты, Ванька, говори, да не заговаривайся, — набросился на противника института комиссарства сосед. — Счас за длинный язык живо под микитки и в цугундер. Комиссары оченно не обожают, когда их не одобряют. А они тоже разные бывают, у нас в гражданскую был один комиссар, душа человек. Простыми красноармейцами не брезговал, с одного котелка ел, одной шинелкой укрывался.
— А много ты таких видел? — поинтересовался былой противник просвещения.
— Сколько надо, столько и видел.
— Хватит лясы чесать, — прервал разговор брезентовый плащ, — надо ужинать и спать ложиться, скоро светать начнет, а мы еще не кушамши. Завтрева поговорите.
Все завозились и полезли за ложками. Котел сняли с костра и поставили между двумя возами, перекрытыми брезентом. Вся наша компания уселась вокруг и принялась за кашу с мясом. Разговоры прекратились, и узнать, какой сейчас год я не смог. Понятно было только то, что гражданская война позади, и в стране ходит твердая валюта.
После позднего ужина крестьяне начали укладываться спать, где кто мог. Нас Степан устроил прямо на возу, под брезентом на мешках с зерном, а сам лег под возом, на бараньем тулупе. Впрочем, спать нам осталось совсем немного, часа два и покемарить можно было и в таких спартанских условиях.
— У тебя есть какие-нибудь планы на будущее, — шепотом спросил я Ордынцеву, когда мы легли под жесткий, намокший брезент и прижались друг к другу, чтобы согреться.
— Мне нужно на службу в губком, — ответила она.
— О службе забудь, как и о своем революционном прошлом. Мы теперь совсем в другом времени.
— Ты опять начинаешь меня пугать! — обиженно сказала Даша и, сколько позволяло место, отодвинулась от меня.
— Нет, не пугаю. А ты, что сама ничего не заметила?
— Что я должна была заметить?
— Мужики без конвоя, добровольно везут зерно на железнодорожную станцию. Степан хочет на этом заработать червонец.
— Ну и что тут такого? — удивленно спросила Даша.
— Сама подумай, кто за ваши совзнаковские десять рублей извозчиками стал бы работать?
Даша долго думала, потом опять ко мне прижалась. Тихо спросила:
— Ну и что, по-твоему, это значит?
— Только то, что мы с тобой уже не в двадцатом году.
— То есть, как это?!
— Ты говорила, что я не совсем похож на остальных твоих знакомых мужчин?
— Говорила, ты и правда ни на кого не похож.
— А знаешь, почему?
— Почему?
— Я не из вашего времени.
— Как это не из нашего, а какое оно еще бывает?
— Ну, я вроде как путешественник по времени. Я попал к вам из будущего.
— Ты шутишь? Разве такое возможно!
— Возможно, ты теперь тоже путешественница.
— Это что, как в «Машине времени» Герберта Уэллса?
— Я не читал, но, судя по названию, наверное, что-то в таком же роде.
— И где мы, по-твоему, теперь находимся? — ехидно спросила Даша. — В Америке или на Луне?
— Там, где и находились: в Троицком уезде, только не в двадцатом году.
— А в каком?
— Не знаю и не смог придумать, как спросить у крестьян.
— Давай я спрошу, чего проще! — предложила она и попыталась высунуть голову из-под брезента,
— Ты с ума сошла! — удержал я ее. — Они нас или выгонят как ненормальных, или сдадут в чеку. Хорошенькое дело, вышли из Чертового замка и не знают, какой теперь год! Ты бы сама что про таких подумала?
