Стараясь не шуметь, я подтащил лестницу к нужному месту. Установил нижнюю часть и, не торопясь, стараясь не шуметь, поднял ее. Здесь, во дворе, было так тихо, что все самые осторожные действия казались неловкими и громыхающими. Самым ответственным и трудным оказалось неслышно приставить верхний ее конец к крыше. Как я ни старался, снег предательски заскрипел, а потом и съехал с кромки прямо мне на голову, превратив меня в снеговика.
Я прижался к стене и застыл на месте. В доме по-прежнему царила мертвая тишина. Простояв несколько минут без движения, я подумал, что все обошлось, и, набравшись решимости, начал подниматься наверх. Место, на которое я поставил лестницу, оказалось выбрано правильно, и я без труда дотянулся до слухового окна. Оно, как несложно было предположить, оказалось заперто. Я пристроил мешавший электрический фонарь на плоском козырьке, вытащил из потайных ножен стилет и начал ковырять ставню. Она, как и весь дом, была ветхой от времени, так что вскоре удалось расковырять трухлявую древесину и просунуть лезвие внутрь. Пошурудив вслепую, я нащупал внутренний крючок и осторожно его поднял. Ставня со скрипом сама собой отворилась внутрь. Ни рамы, ни стекла за ней не было. Я спрятал нож, просунул голову внутрь чердака и включил фонарь. Желтый круг света осветил стропила, дощатый настил, стойки. Никакого обычного чердачного хлама здесь не было.
Само окно для меня было узко, тем более, что в карманах пальто топорщилась моя негабаритная артиллерия. Пришлось, стоя на лестнице, вытаскивать револьверы из карманов, опускать их внутрь, потом снять пальто и пиджак, только после этого я смог протиснуться внутрь.
На чердаке пахло старым, сухим деревом и под ногами предательски прогибались тонкие доски. Я нащупал ногой балку, к которой они были прибиты, и без риска провалиться пошел искать выход вниз. Фонарь мне здорово помог, чиркая спички, я бы провозился много дольше. Люк, ведущий вниз, был не заперт изнутри, и я легко его поднял. Вниз вела приставная лестница. Включать свет я не рискнул, нащупал ногой ступени и, стараясь не налегать на них всем весом, осторожно и мягко ступая, спустился вниз.
Пока все шло успешно. Я оказался в сенях, в которые выходило несколько дверей. Первым делом, на случай отступления, я отпер закрытую на задвижку входную дверь. Потом взвел курок нагана киллера и тихонько тронул крайнюю дверь. Она, слабо скрипнув, подалась. Я заглянул в щель. Эта комната служила судя по меблировке, столовой. Посредине стоял стол, окруженный стульями. Я включил фонарь. Здесь никого не было. Я приоткрыл соседнюю дверь. В глубине этого помещения возле окна стоял диван, у левой стены огромный комод, справа широкая кровать на которой кто-то лежал. Я раскрыл створку так, чтобы можно было войти и, держа палец на спусковом крючке, прокрался внутрь и подошел к кровати. На ней лежал не человек, а два длинных тюка, запакованные в рогожу. Я опустил оружие и уже собрался идти дальше, когда услышал, что один из тюков вдруг замычал. От неожиданности я подскочил на месте, но потом понял, в чем дело, и включил фонарь. В желтом рассеянном свете увидел два спеленатых и обернутых в рогожу тела. Одно из них было длиннее, другое, соответственно, короче. Из-под длинного торчали ноги, обутые в самые обыкновенные кроссовки! Причем, хорошо знакомые!
Чего-чего, но встретить во флигеле генеральши Кузовлевой связанного по рукам и ногам, упакованного в рогожный кулек Гутмахера я ожидал меньше всего на свете. Догадаться, кто мычит в соседнем рогожном куле, было несложно. Первым моим порывом было освободить его и Ольгу. Забыв об опасности, я положил на туалетный столик около кровати включенный фонарь и наган и начал разворачивать рогожу. После того, как я отмотал первый же слой, передо мной предстала встрепанная, седая голова Аарона Моисеевича с выпученными, гневными глазами и кляпом во рту. Свет фонаря его слепил и видеть меня он не мог, поэтому издавал угрожающие звуки.
— Аарон Моисеевич, это я, сейчас вас освобожу!
Однако, развязать Гутмахера я не успел. Словно железные клещи вдруг вцепились в руки, их вывернули и непреодолимая сила повалила меня на пол. Казалось, что меня просто расплющили, так, что я не смог даже попытаться оказать сопротивление. Тут же в комнате вспыхнул электрический свет.
— Говорят, глупая рыба лучше всего клюет на живую наживку, — произнес из дверей знакомый голос. — Я не ожидал от вас, Крылов, такой глупости. Попались на живца!
Честно говоря, я и сам от себя не ожидал такого, хотя и попался не на живца, а на неожиданность. Вот, что значит расслабиться и недооценить противника. Тем более, что у меня были самые плохие предчувствия.
— Поднимите его и обыщите, — приказал Дмитриев.
Меня, вырывая руки из плеч, подняли с пола и поставили на ноги. Только теперь я смог оценить обстановку.
— Ба, знакомые все лица, — стараясь говорить спокойным, насмешливым голосом, сказал я. — Главное все живы, здоровы! Лидия Петровна, хорошо выглядите! А я вас, Иван Иванович, уже, признаюсь, похоронил!
Как я ни старался казаться спокойным, на последних словах голос у меня, как говорят в таких случаях, «предательски дрогнул»!
Да и было от чего! Два человека, у которых был повод ненавидеть меня самым лютым образом, стояли передо мной.
Первым был Иван Иванович Дмитриев, полный тезка поэта времени Пушкина. Отсюда, наверное, и кличка «Поэт», хотя ничего поэтического в этом типе я не заметил. Обычный уголовник, косящий под аристократа. Я отдать саблю отказался, тогда на меня начали наезжать по полной программе, взрывали, устраивали покушения, в общем, «чмырили» по беспределу. Когда не справились своими силами, подписали ментов.
Кончилось все тем, что на меня завели несколько уголовных дел, объявили в розыск и, в конечном итоге, мне пришлось бежать из своего времени, о чем я в начале подробно рассказывал.
Последняя моя встреча с Поэтом, была, как я считал, последней именно для него. Я пробрался подземным ходом в его логово и подслушал деловые переговоры Дмитриева с зарубежным партнером о поставке на сексуальные рынки запада российских детей. Положение, в котором я тогда находился, не позволяло применить какие-либо легальные меры противодействия. Пришлось пойти самым простым и коротким путем — подорвать деловых партнеров боевой гранатой.
Оба были тяжело ранены взрывом, но в тот момент еще живы. Последнюю точку в существовании на земле этого человека поставил его помощник и, как это часто бывает, тайный конкурент. Он размозжил Ивану Ивановичу голову.
Я внимательно поглядел в лицо своего оппонента. То, что это был он, сомнений не было, я слишком хорошо знал его голос и манеру говорить. Однако, внешне он сильно изменился. У него вместо своего теперь был искусственный глаз, и лицо носило следы пластических операций.
И еще одного неприятного человека я не хотел бы встретить на своем жизненном пути — так это служанку одной милой дамы, с которой мы какое-то время были близки. Тогда я по ее просьбе выполнял многотрудную, но приятную работу — помогал этой женщине стать матерью, а служанка, эта самая Лидия Петровна, которая стояла теперь рядом с Дмитриевым и испепеляла меня ненавидящим взглядом, оказывается, имела на свою госпожу нестандартные виды. С тех пор еще пару раз мы с ней встречались при довольно странных обстоятельствах, но мне удавалось увернуться от мести этой фурии…
