— Ну, это ты, брат, хватил! — насмешливо сказал я. — Как это силой? Тебе что, приказной дьяк Прозоров не говорил, что я очень опасен?
Чиновник немного смутился и неопределенно пожал плечами.
— Подумай, что будет, если я рассержусь! Ты первым без головы останешься, а у тебя, поди, семья есть, детишки, кто их кормить станет?
— Зачем же так, — сбавил он обороты, — все можно мирно решить.
— Потому я и предлагаю, отвезем девушку, а потом я с вами поеду.
— А как ты убежишь?
— Я и сейчас могу убежать, вас только трое конных, и лошади у вас худые, куда им до моего донца.
— Куда тебе бежать, кругом наши люди, — неуверенно сказал он, — далеко не убежишь.
В этот момент к нам подъехала Наташа. Она удивленно осмотрела неожиданное сборище, ничего не спрашивая, вопросительно взглянула на меня.
— Вот зовут в Кремль, в Разбойный приказ, — спокойно объяснил я. — Сейчас тебя провожу домой и поеду.
Что такое приказы, она, несомненно, знала, кто этого у нас не знает!
Чиновник слушал, о чем мы говорим и хмурился, наверняка не зная, что предпринять. Его понять было можно, но, тем не менее, я не собирался бросать девушку на произвол судьбы на милость кучи неизвестных мужиков.
— Так что? — спросил я переговорщика. — Будем договариваться или устроим здесь потеху?
— Ладно, поехали, если дашь слово не убежать. Не хотелось бы твою девку под дыбу подводить!
Этого не хотелось и мне. Я вполне реально представлял, как в застенках могут пытать, причем без разбора пола. Потому согласился:
— Договорились. Мое слово твердое.
— Тогда поехали!
Он кивнул своим спутникам, и мы с ним впереди, сзади Наташа, под конвоем оставшихся двух верховых поехали с пустыря. Пешие сошлись вместе и смотрели нам вслед.
— Ты не думай, — заговорил чиновник, когда мы выехали на дорогу, — я против тебя ничего не имею. Мое дело такое, приказали — исполняй!
— Понятно, ничего личного.
— Чего лишнего? — не понял он идиому будущего.
— Я говорю ты — хороший, система — плохая.
— Ну да, я человек хороший, тебе каждый подтвердит. Со мной по-человечески, и я по-человечески. У нас, конечно, всякие попадаются, но в основном люди честные, государю служат, не жалея живота своего. Если ты думаешь, что я оробел, так тебе каждый скажет, что Порфирий не робкого десятка!
Мне про его замечательные качества слушать было неинтересно, и я попробовал перевести разговор на другую тему:
— Что тебе про меня Прозоров наговорил? — спросил я, пропустив окончание вопроса. — Если ты меня так панически боишься?
— Иван Иванович? Да ничего такого, просто велел тебя разыскать и привести для разговора. Видно, что-то хочет спросить. Ты не бойся, может быть, тебе еще ничего не будет! Поговорит и отпустит. Он человек хороший, достойный. Таких людей, как Иван Иванович, у нас немного, — уговаривал он, больше всего, боясь, что я вдруг пришпорю коня и ускачу. — Ты, главное, не сомневайся…
Как раз в том, что мне скоро будет очень кисло, я и не сомневался. У Прозорова ко мне были личные претензии. Я уже упоминал об этом милом создании с неуловимой улыбкой и стертым выражением лица, таким, какое часто бывает у успешных чиновников. Не знаю, кто был по происхождению Иван Иванович, знакомы мы с ним были шапочно, и я его биографию не изучал, но карьеру он сделал хорошую. Когда мы познакомились, он был приказным дьяком в Разбойном указе, что соответствует должности заместителя министра внутренних дел.
Я в начале книги уже рассказывал трагическую историю о том, как, не справившись с эмоциями, устроил в приказе мордобой, что при желании вполне можно прировнять к государственному терроризму. Действительно, что же это будет в со страной, если каждому глупому, нерадивому, наглому или ленивому чиновнику граждане будут самолично бить личики! Представляете?! Тогда в каждой второй дорогой машине по нашим городам и весям будет ездить солидные господа с фингалами под глазами и расквашенными носами!
Конечно, после того, как я отхлестал кнутом государевых чиновников, мне было стыдно. Однако такого заочного, анонимного раскаянья для сатисфакции было явно недостаточно. Поэтому несчастный Иван Иванович вместо того, чтобы наслаждаться жизнью, достигнутым положением и благополучием, вынужден был тратить силы и нервы, чтобы организовать мою поимку, и все только для того, чтобы укоризненно посмотреть мне в глаза и, возможно, сказать, что я был неправ.
Сопровождающий приказной все говорил и говорил, убеждая в благополучном завершении ареста. Так, под убаюкивающий шелест его успокаивающих слов, мы и доехали до нашего жилья. Во дворе, откуда некуда было бежать, конвоиры расслабились и перестали дергаться от каждого моего движения. Мы с Наташей соскочили с лошадей и пошли в избу.
— Вы куда? — растерянно окликнул чиновник.
— Сейчас отдам распоряжения и вернусь, — пообещал я, закрывая за собой дверь.
— Кто эти люди?! Что им от тебя надо?! — воскликнула Наташа, как только мы оказались в избе.
— Ничего не бойся, все обойдется, — стараясь казаться беззаботным, ответил я. — У меня кое-какие дела в Кремле. Ждите меня здесь, вот все наши деньги. Если я через неделю не вернусь, переберитесь в другое место.
— Я тебя никуда не пущу! — воскликнула девушка. — Пусть лучше они уезжают!
— К сожалению, они без меня не уедут. Не стоит затевать тут войну. И старайся без нужды не выходить из дома, мало ли как может сложиться. Иван, — позвал я рынду, — иди сюда.
Ваня тотчас выглянул из своей каморы. Я снял пояс с саблей и кинжалом, положил все на стол.
— Сохранишь мое оружие, а сейчас седлай свою Зорьку, поедешь со мной в Кремль.
— К царю?! — обрадовался он.
— К какому еще царю! Я там останусь, а ты заберешь домой донца, а то потом не найдешь ни коня, ни упряжи.
Действовать нужно было быстро, пока сюда не начали ломиться заскучавшие конвойные. Обычных вещей вроде чашки, ложки и смены белья, которые положены заключенным, я брать с собой не стал, вместо этого засунул в рукав узкий длинный нож, наследство убитого маньяка.
Мои домашние с трагическими лицами наблюдали за опасными приготовлениями.
— Ну, что ты тянешь, давай быстро за лошадью! — прикрикнул я на паренька. Ваня кивнул и выскочил из избы.
— Давай прощаться! — сказал я Наташе и притянул ее к себе.
— Я буду тебя ждать! Возвращайся скорее, — бесцветно сказала она и, пряча слезы, улыбнулась. Держалась она так спокойно, что я лишний раз отдал ей должное.
— Ну, все, меня провожать не нужно. Если тебе будет совсем плохо, найдешь дворянку Опухтину, Ваня знает, где она живет, попросишь от моего имени вас приютить. Она женщина хорошая, думаю, поможет.
