Однако, по здравому размышлению, я пришла к грустному выводу, Алеша был прав, возле престола всегда найдутся люди, считающие, что они незаслуженно обделены властью или славой и мечтающие разыграть интересную и перспективную карту с престолонаследием. Почему бы ни посадить на престол глупую деревенскую девочку и управлять от ее имени страной по своему разумению, имея всю полноту власти.
Мне очень не хотелось грешить на графа Петра Алексеевича, подарившего такое чудесное платье. Мне он показался, человеком суровым, но, в то же время, сентиментальным и искренним. Однако он был одним из первых сановников государства, и, как большинство придворных, скорее всего, не любил импульсивного, излишне подозрительного, непрогнозируемого царя. Пален был опытным политиком и, опасаясь зависимости своей карьеры от настроений Павла, вполне был способен сыграть в собственную игру.
Я лежала без сна и пыталась разобраться в том, что происходило вокруг меня. Кто-то очень хотел меня привезти в Петербург, и послал за мной целое войско. Еще кто-то очень не хотел, чтобы я сюда попала, и приказал убить по дороге.
Если бы сила была одна, то меня или просто зарезали еще в Завидово или быстро, без лишнего шума, доставили в столицу. С этими двумя силами была как-то связана третья, которую представлял мой маленький рыжий защитник. Я не верила, что его действия продиктованы личными мотивами.
Однако в противовес моим могущественным противникам и у меня было свое тайное оружие: умение понимать чужие мысли и память мужа. Возможно, человеческий интеллект в восемнадцатом веке ничем не отличается от него же в двадцать первом, но опыт и отношение к окружающему в будущем стали совсем другими.
Я еще продолжала бояться грешить против канонов церкви, но уже не верила в божественность царской власти. Для меня император Павел I был не помазанником Божьим, а человеком сложной судьбы, с изломанной психикой, обремененной многими тяжелыми комплексами.
Отстраненный матерью от власти, нелюбимый сын, он так долго готовился к правлению страной, сочинял самые невероятные проекты преобразований, что когда эта власть, наконец, оказалась в его руках, пользовался ей нервно и часто неумело. В реализации своих реформ он рассчитывал больше на самого себя, чем на хорошо подобранную команду, как в свое время сделала его матушка, отчего и получила прозвище Великой.
Большую часть ночи я лежала без сна в жаркой постели, слушала, как сопит и похрапывает Маланья Никитична, отгоняла от лица надоедливых комаров и не могла решить, что мне делать дальше. В отличие от Павла Петровича, мне не хватало фантазии и авантюризма. Мысль о побеге сменялась надеждой, что все устроится и так, само собой. Мысли о муже перемешивались с нежностью к Мише Воронцову, Евстигней путался с колдуном Костюковым, и вся моя жизнь казалась какой-то волшебной сказкой.
Утром я едва проснулась и сонной мухой неприкаянно бродила по комнате. Когда прошла смена караула, и заступивший на службу Воронцов заглянул поздороваться к нам в комнату, я лишь вяло ответила на его горячее приветствие. Бедный молодой человек никак не был причиной моего грустного настроения, но принял все на свой счет, посчитал, что чем-то меня огорчил и стал пытаться как-то оправдаться в несуществующей вине.
Маланья Никитична тоже попусту ломала голову, не зная, что и думать о моем плохом самочувствии. Наконец решила, что у нас с Мишей что-то не ладится, оставила нас наедине, а сама ушла в соседнюю комнату, кокетничать с Огинским.
Как большинство женщин много грешивших в молодости, моя наперсница, постарев и избавившись от слабостей плоти, стала большой моралисткой. Однако подарки молодого графа смягчили ее требования к высокой нравственности, и она, когда было можно, оставляла нас с ним вдвоем. Расстроенный моим равнодушием Миша, лишь только за Маланьей Никитичной затворилась дверь, бросился к ногам и покрыл мои руки горячими поцелуями. Мне стало его жалко.
— Ну, что вы, Майкл, — этим именем на аглицкий лад, иногда, когда я была к нему особенно расположена, я ласково называла его, — полно вам, что это такое вы делаете с моими руками!
— Ах, любезная, Алевтина Сергеевна, — страстно прошептал он, обнимая мои колени, — я чувствую, что совсем вам равнодушен, и вы потеряли ко мне всякую симпатию!
Мне от его юношеской непосредственности стало чуть веселее, и я из благодарности потрепала его по голове. Однако он неправильно понял дружеский жест и, оставив в покое мои ноги, вскочил и заключил меня в объятия.
— Нет, что вы такое делаете! — тихо, чтобы не услышали в соседней комнате, воскликнула я, но он уже припал к моим губам и окончательно, заглушил звуки моего протестующего голоса.
То, что он со мной делал и как прижимал к себе, было мне неприятно, но не с физической, а с моральной стороны. Я любила мужа, и даже такая малость, как невинный поцелуй казался мне изменой.
— Ах, Майкл, оставьте, вы разве забыли, что я замужняя дама?! — воскликнула я, когда у него кончилось дыхание, и он на мгновение отпустил мой губы. — Тем более что вы совсем не умеете целоваться!
Миша обиделся и, отпустив меня, самолюбиво воскликнул:
— Так научите меня, если вы такая мастерица!
— Нет, это никак невозможно, — благоразумно отклонила я его просьбу. — Если я научу вас правильно целоваться, вы непременно захотите еще чему-нибудь научиться!
— Клянусь вам, Алевтина Сергеевна, только поцелуй и ничего больше! — умоляюще попросил он. — Стыдно в семнадцать лет не уметь целоваться!
Конечно, строгие блюстители морали меня осудят. Я и сама себя порой осуждаю за излишнее легкомыслие. Но после бессонной ночи мне было так тоскливо, что невольно захотелось внести хоть что-то приятное в свое муторное заключение и отвлечься от неизвестного будущего! Конечно, я могла его прогнать, но тогда пришлось бы остаться один на один с тоской. А Воронцов был так мил, что невольно вызывал к себя сочувствие.
— Ну ладно, — против своей воли, согласилась я. — Но, помните, что вы мне обещали. И осторожнее с моим платьем, муслин очень тонок, не нужно его так мять и теребить.
Он послушно кивнул, от волнения сглотнул слюну и потянулся ко мне.
Однако я удержала его порыв и, прежде чем перейти к практическому обучению, нравоучительно объяснила:
— Помните, Майкл, что поцелуй, возник у людей как подражание материнскому акту, посредством которого птицы кормят своих птенцов. У всех народов, знакомых с поцелуем, он является высшим выражением любви. Нас с вами это не касается, ведь мы просто учимся.
— О, да! — страстно воскликнул он и обнял меня за талию. — Только простая дружба, и ничего большего!
— Поэты окружают поцелуй дымкою особой прелести и воспевают его «жгучую сладость», — продолжила я, освобождаясь от его рук. — Так волны целуют берег, пчелы — благоуханные цветы, солнце — белый снег. Однако это пока теория. При любовном поцелуе губы нужно держать вот так, — я слегка раскрыла губы, соединять их нужно так, — показала я, — и языком…
