— Но, как же, — начал приходить в себя Кологривов, — а как же матушка?
— Она спала и ничего не слышала, — успокоил я заботливого сына.
— А вы, Алексей Григорьевич? — тихо, спросила княжна.
— Я? Я тоже спал, а когда услышал что творится в доме, вышел и застал Сергей Петровича в гостиной. Хотел его задержать, но он сбежал, а мой пистолет дал осечку.
— Какой стыд! — вдруг воскликнула княжна и горько заплакала. — Я больше не хочу жить! Теперь мне выход в петлю или в монастырь!
— Марья Николаевна! Ангел! — бросился к ее ногам Кологривов. — Это я во всем виноват! Если вы только сможете меня простить! Умоляю вас, станьте моей женой!
— Ах! — воскликнула Маша и прижала его повинную голову к своей груди.
Я хотел поздравить обрученных и сказать: «finita la comedia», но понял, что тут меня уже никто не видит и не слышит, лишь, скорбно вздохнул, и вышел из покоев. Вышел, чтобы тут же наткнуться на виконта де Лафера. Он был мрачен и грозно шевелил усами. Я приветливо поздоровался. Он не ответил и холодно сказал:
— Мосье Крылофф, вы сегодня ночью допустили бестактность и должны дать мне удовлетворение!
— Полноте, виконт, — примирительно сказал я, — я не хотел вас обидеть. Сегодня ночью весь дом оказался под действием животного магнетизма и если бы я вас… не прервал, то вы бы, — я покопался в памяти, но не нашел в своем бедном французском лексиконе подходящее слово и заменил его другим, — замучили мадам до смерти.
— Что вы этим хотите сказать?! — возмутился француз.
— Расспросите своих солдат, что тут было ночью, и все поймете. А если вас это не удовлетворит, то я всегда готов к вашим услугам.
— Погодите, — сказала он совсем другим тоном, и удержал меня за рукав. — Объясните толком, что произошло и какой еще к чертям магнетизм?
Пришлось ему вкратце рассказать.
Понятно, не посвящая ни в какие подробности и чужие секреты. Де Лафер выслушал и покачал головой.
— Мосье, я воевал во всей Европе, но поверьте, такое слышу впервые. Вы говорите серьезно или шутите?
— Это легко проверить, — ответил я и подозвал французского солдата, который зачем-то забрел наверх.
— Расскажите своему капитану, что тут было ночью, — попросил я.
Солдат смутился и, опустив повинную голову, сказал:
— Господин капитан, мы не виноваты. Это все русские дамы, они нас, наверное, чем-то опоили. Поверьте, я совсем не хотел этого делать…
— Хорошо, идите, — отпустил рядового офицер и добавил, обращаясь ко мне. — Простите меня, мосье Крылов, за недавнюю резкость, но Россия действительно загадочная страна. То, что я делал сегодня ночью с мадам, я никогда не делал ни с одной женщиной! Она согласилась стать моей женой! — помедлив, добавил он.
— Ну, вот и хорошо, — ударил я его по плечу. — Устроим тут вам всем комсомольскую свадьбу.
— Какую свадьбу? — не понял он старинное русское слово «комсомол».
— Общую. Минуту назад лейтенант Кологривов предложил руку и сердце княжне Урусовой.
Мы с виконтом расстались друзьями, я пошел дальше, но был остановлен Гермесом-Тишкой. Лакей успел уложить свои кудри в прежнем порядке, но был бледен и подавлен.
— Погодите, сударь, — остановил он меня и протянул на ладони два серебряных рубля.
— Это что? — удивился я.
— Возьмите назад, мне теперь деньги без надобности, — со слезой в голосе, сказал он.
— Объясни толком, — попросил я, — что еще случилось?
— Сегодня ночью…, — начал он и замолчал.
— Ну, и что ночью?
— Вы сами знаете, — пробормотал он. — Если о том, что было, узнают в людской, мне не жить!
Он был таким напуганным, что мне стало его жалко.
— А что, все-таки, случилось ночью? — делая непонимающее лицо, спросил я. — Я ничего не знаю.
По его лицу пробежал лучик надежды.
— Вы правду говорите? — тихо, спросил он.
— Правду, я ничего такого не видел, так что можешь оставить эти деньги себе.
Похоже, что парень поверил в мои добрые намеренья и начал возрождаться на глазах. Он опять превратился в прежнего красавца.
— Тогда я куплю Дуне колечко, — сказал он и добавил свою любимую присказку, — ну, и так далее.
— Ты бы мне ее хоть показал, — попросил я, тем более что вся местная дворня толклась сейчас здесь же в большой гостиной.
— Вон она моя красавица, — ответил Гименей, — с чернявым французом болтает.
Я оглянулся и узнал и вчерашнюю округлую красотку и француза с галльским черепом.
— Хороша? — ревниво поинтересовался лакей.
— Не то слово, я тебе просто завидую, — сказал я. — А то, что с тобой было, я уже и запамятовал. Так что живи спокойно, главное чтобы буфетчик не проболтался.
— Я ему охальнику поболтаю, — угрюмо пробурчал он.
Успокоив бедолагу, я вернулся к себе. Люба уже убрала постель и собиралась вернуться в людскую. Я ей сказал, что хозяевам сейчас не до слуг и уговорил остаться. Мы сидели и просто разговаривали о жизни.
— Господа у нас хорошие, добрые, — рассказывала девушка. — И барин покойный был хорошим человеком. Да и про барчука дурного слова не скажу. Только все одно, неволя хуже клетки. Ты не слышал, говорят, скоро крепость отменят?
— Не отменят, — покачал я головой. — А что бы ты на воле делала?
— Эх, мне бы волю, в Москву подалась в белошвейки. Видел на барыне платье? Я сшила. Свой кусок хлеба хоть и черствый, да сладкий.
— Москва-то вся сгорела, там сейчас негде жить.
— Это ничего что сгорела, еще лучше отстроится! И работы сейчас там будет, рук не хватит. Барыни-то, поди, без нарядов остались!
Я подумал, что стоит попробовать выкупить Любу на волю. Крепостные девушки стоили недорого, примерно пятьдесят рублей; Кологривовы мне должны за лечение, и можно будет если с ними не сговориться, то сторговаться.
Обещать я ей ничего не стал, чтобы зря не обнадеживать. Девушка после разговора о воле и рабстве, поскучнела и скоро ушла. В доме, постепенно все успокоилось и затихло. К обеду из своих покоев вышли даже господа. Екатерина Романовна отводила от меня взгляд, путалась в словах, краснела, и я подумал, что нам самая пора собираться в дорогу. Вопрос с лошадями я так и не решил, но, в крайнем случае, можно было доехать до ближайшего города на помещичьих, а дальше воспользоваться почтовыми. Это было лучше, раздражать хозяйку своим укоряющим присутствием и ждать пока князь Иван нас достанет. Сталкиваться с ним у меня больше не было никакого желания.
За стол мы сели впятером. Без Сергея Петровича оказалось еще скучнее, чем с ним. Обе парочки не обращали внимания на окружающих, в этом случае, на меня, и я все никак не мог найти повод завести с хозяйкой разговор о Любе. Говорили за обедом по-французски, так что тягаться в красноречии с русскими аристократами мне было не по силам. Да и разговор, когда делался общим, носил, можно сказать, абстрактный характер. Мне показалось, что все просто боятся коснуться ночных событий. Даже об исчезнувшем ночью чиновнике никто ни разу не вспомнил.
