— Мадам мы расследуем смерть, наступившую по неизвестной причине. Вам она тоже показалась именно такой, раз вы согласились сообщить о ней властям.
Коронер давно должен был понять, что, если человек виноват, он не согласился бы с такой готовностью сотрудничать с законом.
— Я не считала причину неизвестной. Я согласилась на разбирательство потому, что сомнения появились у других. А я не хотела мешать им устранить эти сомнения таким образом, каким они посчитали нужным. Однако и тогда, и сейчас я считаю, что данное расследование окажется совершенно ненужной тратой государственных денег.
— Складывается впечатление, что в то время вы были единственным человеком, который не сомневался относительно кончины вашего мужа.
В то время. Лейла обратила внимание на эти слова коронера: вскрытие, по-видимому, не показало никаких улик преднамеренного убийства.
— Если быть точным, неожиданной она не была. — Лейла почувствовала себя немного увереннее. — Мистер Боумонт злоупотреблял настойкой опиума, хотя врачи предупреждали его об опасности передозировки. Насколько я понимаю, это называется отравление опиумом. Мне стало ясно, что мой муж, как и предупреждал врач, случайно сам себя отравил.
Это ведь не совсем лжесвидетельство, успокаивала Лейла свою совесть. Фрэнсис, конечно же, не принял яд нарочно.
— Понятно. — Коронер снова заглянул в свои записи. — По словам миссис Демптон, во время ссоры вы упомянули яд. Вы утверждаете, что ядом, о котором вы упоминали, была настойка опиума?
— Я говорила и о наркотиках, и об алкоголе. Я, естественно, не выражала намерения отравить его — если вас волнует именно это заявление миссис Демптон.
— Все же, мадам, вы понимаете, как ваши слова может истолковать кто-то другой?
— Нет, не понимаю, — твердо заявила Лейла. — Если только этот другой не считает меня идиоткой. Если бы я грозилась убить своего мужа, я надеюсь, что у меня хватило бы ума не совершать убийство сразу после своих угроз, особенно если существовала вероятность, что слуги могли их услышать. Поступи я так, меня следовало бы считать либо слабоумной, либо сумасшедшей.
Лейла на минуту умолкла, чтобы дать людям возможность переварить то, что она сказала, и окинула зал надменным взглядом, словно бросая публике вызов. Среди собравшихся не было ни одной женщины. Только мужчины. Эндрю одобрительно кивал головой. Рядом с ним с каменным лицом сидел отец Дэвида, герцог Лэнгфорд. Присяжные заседатели разглядывали ее с любопытством… Лейла увидела также лорда Квентина и нескольких прокурорских работников, которых она узнала, еще каких-то представителей властей. Кто-то смотрел на нее с подозрением, кто-то — с сомнением. Некоторые даже были смущены. И все они — все до единого — по-видимому, считали ее тупой и бестолковой.
Взгляд Лейлы остановился на фигуре какого-то уж очень неопрятного констебля, который стоял в углу зала, прислонившись к стене. Судя по его засаленным темным с проседью волосам, ему было лет пятьдесят. Из-под замызганного пальто и не очень свежего жилета был виден весьма неприглядный живот. Задумчиво почесывая голову, констебль разглядывал пол у себя под ногами.
Это совершенно невозможно, сказала себе Лейла. Ей, должно быть, показалось, что она увидела вспышку неземной синевы. Даже если бы этот человек поднял голову, на таком расстоянии вряд ли можно было различить цвет его глаз. И все же Лейла чувствовала на себе этот сверлящий взгляд.
Лейла тряхнула головой. Что бы она ни почувствовала — а скорее всего вообразила, — она не может себе позволить отвлечься.
— Никто не ставит под сомнение ваши умственные способности, миссис Боумонт. Мы просто пытаемся реконструировать картину событий, предшествовавших смерти вашего мужа.
— Я уже все сказала. После того как мистер Боумонт ушел из студии, живым я его больше не видела. Я не покидала студию в тот промежуток времени, когда он ушел и когда я обнаружила его тело. Миссис Демптон вошла в спальню мужа вместе со мной, Я оставалась в студии — дверь при этом была не заперта — до того времени, когда миссис Демптон обычно приносит чай. Все было именно так, и об этом свидетельствует моя картина.
На сей раз коронер не посчитал нужным скрыть свое удивление.
— Прошу прощения, мадам, какая картина? И о чем она может свидетельствовать?
— Я уверена, что представители обвинения видели еще не высохший натюрморт, который я писала все это время, что находилась в студии. Любой художник подтвердит вам, что он не был написан ни в состоянии возбуждения, ни наспех. Если бы я прервала работу для того, чтобы убить своего мужа, я даже просто технически не смогла бы выполнить эту работу, потому что она требует полной концентрации.
Коронер долго смотрел на Лейлу. Между тем шепот в зале превратился в тихий гул. Коронер обратился к своему клерку:
— Надо позвать эксперта по живописи. Присяжные застонали.
— Мне остается только сожалеть, мадам, — коронер снова повернулся к Лейле, — что раньше вы не поделились своими соображениями относительно этих деталей. Вы, конечно, понимаете, сколь они важны. Вы смогли бы сэкономить для королевской казны те деньги, о которых вы уже упоминали.
— Я думала об этом, — высокомерно заявила Лейла. — Но, видимо, никто другой об этом не позаботился, раз мне не задали соответствующих вопросов. Поскольку я мало что смыслю в ^подобных расследованиях, для меня оставалось загадкой, почему в центре внимания оказалась наша ссора с мистером Боумонтом и истерика миссис Демптон. И хотя я понимаю, почему показания, основанные на слухах, оказались важнее существенных улик, не мое дело указывать профессионалам, как им надо вести дело. Я не позволила бы себе упомянуть об этих фактах сегодня, если бы не оказалось, что они, по-видимому, вообще выпали из поля зрения следствия.
— Понятно, — почти прорычал коронер. — Не хотите ли упомянуть еще о чем-нибудь, миссис Боумонт?
Какое-то время спустя Исмал сел в карету напротив лорда Квентина.
— Это заняло довольно много времени, но мы получили тот вердикт, который хотели, — сказал его светлость. — Случайная смерть от передозировки опиума.
— Оно и к лучшему, что следствие несколько затянулось. Зато коронер уверен, что выполнил свой долг.
Исмал снял засаленный парик и стал внимательно его разглядывать. Лейла Боумонт его узнала в этом наряде. Даже Квентину — сначала — это не удалось, а она, хотя он и был от нее далеко, узнала, несмотря на то что ее донимал вопросами неутомимый коронер.
— И публика будет удовлетворена, я надеюсь. — Квентин нахмурился. — Чего не скажешь про меня, но тут уж ничего не поделаешь. Нельзя было позволить, чтобы вердиктом стало убийство.
— Мы сделали то, что было необходимо.
— Все прошло бы гораздо лучше, если бы мадам не выставила нас такими дураками.
— Вы имеете в виду картину?
Сэр Грегори Уильяме, художник-эксперт, настаивал на том, что картина не могла быть закончена меньше, чем за два дня, и вообще отказался поверить в то, что она была написана женщиной. В результате этого несколько судейских были посланы в дом мадам за другими образцами ее работы. Через час после того, как сэр Грегори высказал свои женоненавистнические замечания, ему пришлось с позором от них отказаться.
