– Бог ты мой, нет.
Она сложила руки и ждала.
Он тоже ждал, растягивая момент, поскольку солнце поцеловало её нос и озарило завитки, выбившиеся из-под шляпки, и что-то вроде улыбки пряталось в уголках её губ.
Люсьен стоял – и знал об этом – на несколько дюймов ближе, чем допускали приличия. Пролетавший ветерок доносил ей его запах.
– Полагаю, тогда этим кем-то должен быть я, – проговорил он.
– Кто же ещё? – ответила она. – Вы на гребне моды. Я Ваша… протеже. Это правильное слово, не так ли?
Так, как она его произнесла, оно прозвучало в высшей степени неправильно и очень безнравственно, но он кивнул.
– Тогда Вы должны наблюдать за тем, как я одеваюсь, – сказала девушка.
Он мог представить себя в её гардеробной, говорящим «сними с себя одежду». Он мог представить себя, помогающим ей раздеваться, начиная с…
Он отверг видение.
Почему безобидные слова у неё становятся совершенно непристойными намёками?
– Думаю, Вы имеете в виду, что я должен проследить за выбором Вашего гардероба?
Зоя пожала плечами, и это движение, казалось, прошло через всё её тело. Она двигается, как кошка, подумал герцог.
Она пошла дальше, и ему бросилась в глаза её походка: медленное манящее покачивание элегантных изгибов. Он пошёл рядом с ней, и знал, что находится слишком близко, поскольку мог слышать шуршание муслина о свои брюки и вдыхать женственный запах, чистый и тёплый.
Люсьену показалось, что серый весенний день обернулся знойным летом.
– Вам не следует ходить таким образом, – заметил он.
– Каким образом?
– Таким образом, – повторил он. – Английские мужчины могут неправильно понять.
– Они возжелают меня? Но это и есть то, что я бы хотела, чтобы мужчины поняли. Я должна быть популярной и получить много предложений о браке.
Об этом герцог не думал – или думал? Другие мужчины, глядящие, как Зоя двигается. Другие мужчины, желающие её. Другие мужчины, находящиеся в искушении.
– Вы скорее получите предложения иного рода, – пояснил он.
– Какие именно?
– Вот такие, – ответил он.
Он сократил небольшое пространство между ними и обхватил рукой её талию. Он лишь намеревался – или лгал себе, что намеревается – проучить её.
К его потрясению, девушка не оказала ни малейшего сопротивления. Даже не старалась его изобразить. Она просто прильнула к нему.
Зоя была мягкой и тёплой, и её запах напоминал о летнем саде с женщиной в нём. Люсьен притянул её к себе, и тепло, мягкость и запах окутали его.
Он скользнул рукой вверх по её спине и вдоль шеи, провёл пальцами вдоль подбородка. Герцог откинул её голову назад, и девушка посмотрела на него. Это было глубокое синее море её глаз, и он жаждал в них утонуть.
Он наклонил голову и приблизил свои губы к её губам.
Это было только соприкосновение губ, даже не настоящий поцелуй, но Люсьен ощутил его рикошетом внутри себя: оглушительный взрыв чувств. Он не знал, что это было, и не пытался узнать. Он отстранился. И тогда, до того, как он смог стряхнуть с себя удивление, молодой человек услышал энергично распевающую птицу.
Звук прошёл сквозь пелену, окутывавшую рассудок, и привёл его в чувство. Грин Парк был далёко не пустынным, и объятия на публике были непростительной, возможно катастрофической глупостью. Зоя могла свести на нет всю работу, проделанную им, чтобы заставить Общество принять её.
Он отстранился. Убрал руки. Затем отодвинулся, чтобы оставить между ними приличную дистанцию.
Он был в ярости на самого себя.
– Не делай так больше, – сказал он.
– Почему нет? – спросила девушка.
Герцог уставился на неё.
– Почему нет?! Почему нет?!
Она поднесла указательный палец к губам и притронулась к месту, куда он её целовал.
– Немного ласки, небольшое поддразнивание.
Зоя изучила его лицо. И засмеялась.
– Не смешно, – сказал он.
– Ты так говоришь, потому что не можешь видеть своего выражения лица.
Выражения? У него не бывает выражений лица.
– Зоя!
– Тебе не понравилось? – спросила она. И добавила со смехом: – Мне понравилось. Я никогда не целовала и не касалась другого мужчины, кроме Карима, а с ним это было так, словно ласкаешь мебель – мягкую мебель.
– Зоя, ты не можешь так говорить.
– О, я знаю, – ответила она. – Сестры мне говорили. Нельзя говорить это, Зоя. Нельзя говорить то. Но ты – не мои сёстры. Ты зрелый мужчина.
– Я мужчина, – ответил герцог. – И вовсе не привык сопротивляться соблазну. Если ты хочешь получить достойный выход в свет, устроиться и благополучно выйти замуж, тебе лучше не искушать меня.
Ему в голову пришла ужасная мысль.
– Боже милостивый, Зоя, ты хотя бы знаешь, как отказать?
Она покачала головой.
– Не так, как ты думаешь. Не в ласках и поцелуях. Всё, чему я когда-либо училась, это говорить «да».
– О, мой Бог. – Будь он другим человеком, из тех, кто склонен к проявлению эмоций, то он бы швырнул шляпу на землю и принялся вырывать на себе волосы.
В этот самый момент герцог Марчмонт наконец полностью осознал чудовищность задачи, которую на себя взвалил.
Он мог проложить ей путь в Общество, но она совершенно невинно подрывала бы его на каждом шагу. Или, возможно, из вредности. В конце концов, это же Зоя.
Но Зоя приходится дочерью человеку, заменившему Люсьену отца. В любом случае, сказал себе Марчмонт, он сказал, что возьмётся, и он никогда не нарушит данного им слова.
– Очень хорошо, – сказал он. – Я с этим разберусь.
Нет ничего легче.
Эти слова издевательски звенели у него в голове.
Он осмотрелся. Никого из тех, кто имел значение, поблизости не оказалось. Возможно, их никто не видел. Близость длилась меньше минуты, помимо всего прочего.
Герцог проговорил спокойно, о, слишком спокойно:
– Я присутствовал вчера на свадьбе принцессы Елизаветы. Принца-регента там не было – он болен. Но герцог Йоркский, его брат…
– Я знаю, – сказала она. – Мне пришлось заучить их всех наизусть.
– Хорошо, – сказал он. – Герцог Йоркский обещал поговорить с Регентом и проследить, чтобы ты получила приглашение. Он говорит, что вся королевская семья была глубоко тронута историей в «Дельфиан». Герцог Йоркский полагает, что, вероятнее всего, тебя пригласят в Малую гостиную на приём в честь дня рождения Принца-регента.
