Вот, что они видели, эти особы королевской крови, узнавшие и перенёсшие позор, разочарование, безумие и раннюю смерть любимых – они видели жизнь, отвагу и надежду.
Зоя светилась как летнее солнышко, и невозможно было смотреть на неё и не почувствовать теплоту и оптимизм её духа.
Вот что увидел Регент. Вот, что в сочетании с молодостью, дружелюбием и красотой, тронуло его сентиментальное сердце.
Марчмонт сообразил, что витал в облаках и глядел на неё довольно длительное время. Он обнаружил, что она не отвернулась к окну и пленительной зелени снаружи. Зоя наблюдала за ним.
– Мы уже покончили с подобающим поведением? – спросила она.
– О, нет, – ответил герцог. – Эта часть только начинается.
– Но разве мы сейчас не нарушаем обычая? – Рука в перчатке и браслетах обвела внутреннюю часть кареты. – Остаться наедине в закрытом экипаже? Мне интересно, может, представление ко двору изменило правило?
– Нет, не изменило, – сказал Люсьен. – Но правила других людей не распространяются на тётю Софронию. Она создаёт собственные.
Марчмонт заставил рассудок отвлечься от опасного факта пребывания наедине с Зоей в закрытой карете. Он оторвал своё внимание от тёплой груди, щедро выставленной на расстоянии вытянутой руки, и сменил тему разговора:
– Ты всех попросту уничтожила. Тот реверанс, отмеченный тётей, был самым зрелищным из всех, какие я когда-либо видел.
И самым возбуждающим, но он также не мог позволить разуму подробно задержаться на этой мысли.
– Однажды выучив, как он делается, я больше не испытывала затруднений, – сказала Зоя. – Я повергалась ниц и в более сложных одеяниях. Все воображают, что в гареме мы всегда обнажены – или одеты в несколько вуалей, но это не так.
Люсьен видел её обнажённой в каждую из тысячи и одной ночей, в своих снах.
– Однако там мы обнажали свои мысли и чувства, – продолжила она. – Это оказалось самым трудным в возвращении домой: не говорить того, что на сердце.
Что было у неё на сердце, его не касалось. Что было у него, не касалось её.
– Не нужно ничего говорить, – сказал Марчмонт. – Ты просто показываешь это.
– С чем тоже здесь есть трудности.
– Ты счастлива, – проговорил герцог. – Это видно. То, что ты хотела – твоя жизнь, которой ты могла жить, если бы те негодяи не вырвали тебя из неё. Сегодня эта жизнь началась, с королевского благословения.
Зоя сложила руки в перчатках на коленях и посмотрела на них:
– Моё сердце слишком переполнено, чтобы выразить чувства словами. Ты считаешь меня неблагодарной и капризной, но это не так.
– Никогда не считал тебя неблагодарной, – сказал Люсьен. Он вспомнил лёгкий поцелуй в макушку головы, шёпотом произнесённое спасибо и всю сладость того момента.
– А капризной? – спросила она. – Потому что я флиртую с твоими друзьями?
– Ах, вот ты о чём, – он взмахнул рукой. – Возможно, я слишком оберегал тебя.
– О, Марчмонт, так ты это называешь?
Ревнивцем, собственником и эгоистом – так называл он себя на следующий день. Затем герцог сказал себе, с глаз долой – из сердца вон.
– Как ты хочешь, чтобы я называл это? – легкомысленно спросил он.
– Тем, что оно есть, – сказала девушка. – Не так, как удобно, или остроумно, или приятно твоей гордости. Но ты ведь никогда этого не сделаешь, не правда ли?
К ужасу Люсьена, она начала плакать.
Зоя никогда не плакала.
Она смахнула слёзы:
– Не обращай внимания. Я перевозбуждена. Мне необходим воздух. Я прогуляюсь.
– Ты не можешь гулять. Никто не ходит пешком в придворном наряде, из дворца.
Она вызывающе сверкнула взглядом и взялась за дверную ручку кареты.
Карета, как раз остановившаяся в сотый раз, начала движение в момент, когда Зоя поднялась с места и наклонилась к дверце. Она потеряла равновесие и упала на пол в ворохе юбок, волнах атласа, кружев и тюля, перья сбились вперёд.
Девушка потянулась к дверной ручке. Марчмонт поймал её за руку.
– Пусти меня! – сказала она. – Дай мне выйти.
– Не будь идиоткой.
Она попробовала освободиться.
– Прекрати, – сказал он. – Если откроешь дверь, то упадёшь головой вниз.
– Мне всё равно.
– Зоя!
Она снова попыталась вырваться.
Продолжая удерживать её руку, Марчмонт просунул свою другую руку ей под плечо и заставил выпрямиться. Зоя продолжала сопротивляться, извиваясь, рассыпая перья и сверкая бриллиантами.
– Перестань, чёрт тебя побери!
– Нет, нет, нет.
Он втащил девушку себе на колени и удерживал там, обхватив руками. Её тиара соскользнула набок. Перья щекотали ему щёку, и она не переставая, извивалась.
Его мужские части не видели различия между сопротивляющимся и приглашающим ёрзанием. Они пришли в готовность, и его разум затуманился.
Герцог терялся в облаке атласа, кружева, тюля и запаха Зои, её тепла.
– Если ты не остановишься, – сказал он, – я брошу тебя на пол и придавлю ногами.
Зоя вытянула руки и зажала в кулаки его волосы. Она приблизила своё лицо к нему.
– Собственник, – проговорила она. – Слово, которое ты искал – «собственник».
Люсьен не слышал, что девушка говорила. Дух захватывало от близости её губ, и повсюду пахло нею, в облаке атласа, кружев, тюля и женственности. Облако волнами окружало его. Рука Марчмонта легко двинулась к затылку Зои, обхватила её голову, и он её поцеловал.
Глава 11
Зоя знала, чего он хочет. Знала с той минуты, как вышла на верхнюю площадку лестницы и уловила первоначальное потрясение на лице Марчмонта, до того как он успел его скрыть.
Лжец, лжец, лжец, думала она.
Люсьен обманывал на словах и прятал глаза, но его поцелуй не лгал. Он был пылким и страстным.
Не лгало и тело герцога. Зоя ощущала его жар и возбуждение своим бедром, пока сопротивлялась у него на коленях. Она всё ещё боролась с ним, хотя и знала, что ей никогда не освободиться. Она извивалась в больших руках, обтянутых перчатками, сжимающими её талию, потому что нуждалась в этом. Она сопротивлялась ради самого удовольствия, ради жара и бурных ощущений, проносившихся у неё в крови. Ради этого трепета. Ради возбуждения.
Её обучали быть уступчивой, но Марчмонту она не поддастся. Герцогу придётся признаться в своём желании и побороться за него.
Зоя отвернулась в сторону, разрывая поцелуй, и его руки крепче сжались у неё на талии. Она покрутилась туда-сюда, но он не отпускал.
