– Он не писал вас?
– Я отказывалась позировать ему, – призналась Светлана.
– Почему?
– Не знаю. Наверное, из упрямства. Мне претила его слащавая манера, его старомодные идеалы красоты. Его кумиры – Боттичелли и Леонардо, а я не воспринимаю такую живопись. Мне по душе Пикассо и Сальвадор Дали.
– У вас разные вкусы?
– Разные вкусы… – с горечью повторила Светлана. – Скорее, разное мироощущение. Сема твердил, что я сею хаос.
Лавров представил Светлану в образе Джоконды и внутренне улыбнулся. Ничего более неподходящего нельзя было вообразить.
– Артынов предпочитал порядок?
Она подняла на собеседника заплаканные глаза под намалеванными смоляными бровями.
– Вы говорите так… словно Сема умер.
– Он стал другим человеком после развода. И другим художником. Как вы это объясните?
Светлана пожала плечами, и ее балахон всколыхнулся.
– Вероятно, ему не нужно было жениться. Любые узы сковывают.
– Вам есть что скрывать? – прищурился Лавров.
Она помолчала, прежде чем ответить.
– Каждый человек ведет внутри себя тайную жизнь, какую он не решился бы вести открыто. Разве у вас ни разу не появлялось желания, чтобы кто-нибудь умер?
Роман вспомнил, как в сердцах желал смерти Колбину, своему шефу, а потом стыдился этих мимолетных мыслей. Светлана права. Каждому стоит заглянуть в себя, прежде чем судить других.
– Люди – не ангелы, – буркнул он.
– Вот и я не ангел. Но Ольгу я не убивала. Мы были едва знакомы.
– А ваш бывший муж мог ее убить?
– Раньше я могла бы поклясться, что нет. А сейчас… – Светлана поежилась, словно ее тело охватил озноб. – Проклятый Артынов! Он так резво пошел в гору, что я в недоумении. Я наивно полагала, что знаю его как облупленного. Он удивил не только меня. Его краски внезапно ожили, заиграли, затрепетали! В этом на самом деле есть нечто дьявольское…
– Что вы скажете о его первой натурщице, Ложниковой?
– Артынов рассказывал о ней взахлеб, не стесняясь. Он был увлечен ею. Потом остыл. Первая страсть оставляет в сердце неизгладимый след.
Лаврову показалось, что Светлана говорит о себе. Ее чувство к Артынову не угасло, – просто притупилось под гнетом бытовых неурядиц и взаимных претензий.
– Они расстались врагами?
– Не знаю, – покачала головой декораторша. – Большая любовь нередко перерастает в большую ненависть.
– Ложникова ревнива?
Брови Светланы удивленно приподнялись.
– Вероятно, да… как любая женщина.
– Могла ли она убить?
– Трудно сказать. Во всяком случае, на меня она не покушалась, – усмехнулась художница. – А ведь я, на свою беду, отняла у нее Артынова. Зачем ей через столько лет убивать какую-то натурщицу?
Роман с ней согласился.
– Эми, кажется, замужем и счастлива, – добавила Светлана. – Она устроила свою судьбу гораздо лучше, чем это могло бы быть с Артыновым. Сема в принципе не способен любить кого-нибудь, кроме себя. Это не легко понять. Я потратила годы, чтобы убедиться в его равнодушии. Не хотелось верить, что все его слова и поступки фальшивы, как и его живопись.
– Но сейчас он на гребне успеха.
– Это временный взлет. Вот увидите, все закончится очень, очень плохо, – вырвалось у нее. – Знаете, Сема не раз приходил в отчаяние от своих неудач и… он действительно взывал то к Богу, то… к сатане.
Последнее слово Светлана произнесла тихо и с оглядкой. Но в холле было пусто. Актеры репетировали, а гардеробщица приходила только по вечерам, на спектакли.
– В самом деле? – допытывался Лавров. – Сатана услышал мольбу художника?
– Вы смеетесь. А ничего веселого в этом нет! Я думаю… в жизни всякое бывает. Муза капризна и склонна к мистификациям. Никто не видел ее лица. Оно вовсе не обязательно ангельское.
Бывший опер промолчал. Лицо самой Светланы выглядело более чем оригинально. С такой дамочкой в сумерках столкнешься, инфаркт получишь.
– Однажды Сема впал в жуткую ярость, – продолжала она. – Готовил работу на конкурс, что-то не заладилось… он схватил нож, порезал холст в клочья. Это было страшно. В тот вечер он и произнес роковые слова. Мол, раз боги его не слышат, он готов продать душу дьяволу… лишь бы сравняться с Боттичелли и Леонардо…
Глава 6
Черный Лог
Утро выдалось пасмурное, безветренное. Над лесом сырые тучи цеплялись за верхушки елей, сад облетел и стоял притихший и голый.
Глория вышла прогуляться, подышать свежим воздухом. Санта возился во дворе, складывал в сарайчик дрова для камина. Было слышно, как он бросает поленья, привезенные накануне из лесничества.
Глорию что-то тревожило. Она побродила по саду, прислушиваясь к себе. Казалось, в ее привычное окружение вторгся чужой. Она гуляла, глядя под ноги, и наконец наткнулась на смазанный след, оставленный мужским ботинком на рифленой подошве. Незваный гость желал остаться незамеченным, потому ступал по траве, но в одном месте образовалась проплешина. На этой проплешине и отпечатался след.
Глория остановилась в раздумьях. Местные жители обходили ее дом стороной. Никто ни разу не отважился перелезть через забор. Что могло понадобиться обладателю этих ботинок в ее дворе?
– Санта! – крикнула она. – Санта! Иди-ка сюда.
Великан тут же прибежал на зов и с недоумением уставился на след.
– Ничего себе, – пробормотал он, почесывая затылок. – Кто же это решился?
– Молодой мужчина, не старше тридцати лет, – определила Глория. – Довольно приятной наружности.
– Неужто пришлый объявился в деревне? Вряд ли. Маруся бы сказала. Может, заблудился кто? Увидал жилье, перемахнул через забор…
– Зачем? Дорогу спросить посреди ночи?
Санта не спросил, откуда хозяйке известно время. Ей видней.
– Ботинки новые, добротные, – определил он, опустившись на корточки. – Сорок четвертый размер, почти как у меня. Здоровый балбес!
– Почему балбес?
– Умный разве полез бы? – рассудил слуга. – Сколько мы с Агафоном здесь жили, никто на такое не осмелился. Боялись.
– А меня, значит, не боятся, – заключила Глория, не зная, радоваться этому или огорчаться.
Санта промолчал. Ему пришел на ум недавний визит Евдохи Майдановой. Неужто баба-дура проболталась про «лунные камушки»? Вот ее сынок и взъерепенился, пришел отношения выяснять. Но почему ночью? Тайком?
– Он в разведку приходил, – догадался Санта.
