– Вот как все обернулось… – выдохнула она.
– Алинушка, ты о чем?
– Сон плохой приснился. Я вдруг вспомнила. Не надо нам этой картины, Миша. Не надо!
Лицо мужа вытянулось. Он ожидал чего угодно, кроме этого.
– Почему? Ты же сама расхваливала Артынова, говорила, что он далеко пойдет, что… его картины – хорошее вложение денег. С прицелом на будущее. Я ради тебя старался!
– Мы друг друга не поняли.
– Как это – не поняли?
– Я хотела, чтобы Артынов написал мой портрет. Я не просила покупать его картину.
Михаил был обескуражен, расстроен. Он не мог взять в толк, чем не угодил любимой жене. Она, всегда такая мягкая, покладистая, внезапно вышла из себя. Ей даже дурно стало. Капризничает, сердится. На нее это не похоже.
– Алинушка, я…
Жена не слышала его недоуменных оправданий, она погрузилась в свои невеселые размышления.
«Я допускаю ошибку. Нельзя показывать мужчине свою ревность. Ревность – признак слабости. Пусть он ревнует меня, а не я – его. Иначе конец любви! Так уже было и повторится вновь. Пусть «Венера» займет подобающее место в нашем загородном доме… и окажется в моей власти. Я стану ее полноправной хозяйкой, повелительницей. Захочу – порежу на кусочки, захочу – оболью кислотой или сожгу. Захочу – смогу плюнуть в лицо этой надменной и прекрасной «богине». А она даже утереться не в силах! Теперь мой выход. Я смогу взять верх!»
Эти мысли не успокаивали молодую женщину, а только растравляли ей сердце. Венера уже положила глаз на Мишу, заронила в его душу зерна соблазна. Месяца не пройдет, как он превратится в ее раба.
– Я дура! Дура! – заплакала Алина. – Я сама виновата. Поддалась на уговоры художника. Зачем мне это понадобилось? Подумаешь, портрет?
Она лукавила. Тайное соперничество между недосягаемой в смерти Ольгой, которая обратилась в богиню любви, толкнуло ее на этот шаг. Она не пожелала уступать, решила хоть тут взять реванш за прошлое поражение.
– …Я отдал за полотно немалые деньги, – донеслись до нее слова мужа. – И не намерен его продавать. По крайней мере, не сейчас. Мне пришлось одолжить у отца. Я возил его в галерею, он одобрил мой выбор.
– Твой выбор? – ахнула супруга. – Твой выбор! Отлично. Меня никто не спросил, какую картину вешать в моем доме. Я для тебя пустое место? Да? Ты посоветовался с отцом, а не со мной.
– Это наш дом, – с акцентом на слове «наш» произнес Михаил. – Ты знаешь, что отец помогал нам деньгами. Я бы сам стройку не потянул. Объясни, в чем причина твоего возмущения?
Алина смешалась. Действительно, чего она набросилась на мужа? Ему невдомек, кто изображен на картине и какие отношения сложились у жены с покойной натурщицей.
– Прости, дорогой, это нервы. Что-то мне нездоровится. Голова кружится, подташнивает, все раздражает.
Он обнял ее сзади и положил руку на живот. Год назад у Алины случился выкидыш, и с тех пор она не беременела.
– Нездоровится? А может…
– Вряд ли, – отрезала она, высвобождаясь. – Ты не опоздаешь на тренировку?
* * *
Лавров подумал, что ему стоит еще раз поговорить с Ложниковой. Она занимала его мысли, он готов был закрутить с ней роман. Пусть на неделю или на месяц. Он мужчина, в конце концов! Желание секса – не порок, а здоровая потребность.
«Если она и есть сестра Павла, было бы свинством не предупредить ее, – рассудил он. – Глория слов на ветер не бросает. Сказала про аварию, значит, на то есть основания».
Он позвонил Эмилии и пригласил ее на чашечку кофе в «Шоколадницу». Она, как и следовало ожидать, согласилась встретиться.
– Так вы журналист? – усмехнулась она. – Или сыщик?
– И то, и другое, – не растерялся начальник охраны.
– Чем же я могу быть полезна сыщику?
– Вы мне нравитесь, – заявил он. – А я вам?
Она рассмеялась, уклоняясь от ответа. Этот мужчина импонировал ей своим напором.
– Вы могли бы сниматься в журналах для женщин. Хотите, я составлю вам протеже?
– Нет уж, спасибо, – отказался Лавров. – Я не фотогеничен.
– Совсем наоборот!
Довольный комплиментом, он через полчаса уже сидел за столиком в милом заведении с амурами на стенах. Эми, как и полагается даме, опоздала.
Лавров помог ей снять пальто, вдыхая пряный восточный аромат ее духов с нотками жасмина.
– Вы нарушили мой распорядок дня, – с кокетливой улыбкой сообщила она, располагаясь за столиком. – Пришлось отменить сеанс массажа.
Он поцеловал ей руку, ощущая себя предателем. Между ним и Эми стоял третий – вернее, третья: Глория. Чтобы заглушить чувство вины, бывший опер взял быка за рога.
– А я думал, вы принимаете гостя.
– Какого гостя?
– Брата.
– У меня нет братьев, – удивленно произнесла Ложникова.
– Двоюродных тоже?
– Вас интересует моя родня?
Девушка в кружевном передничке принесла два кофе без сахара и горячий шоколад для Эмилии.
– Разве Павел Майданов не ваш брат? – спросил Роман, ожидая, пока кофе чуть остынет.
– Вы ошибаетесь, – покачала головой дама. – Никакого Павла Майданова среди моих родственников нет.
В ее глазах искрились смешинки. Она погрузила ложечку в шоколад, медленно поднесла ко рту и облизнула.
– Бог с ним, с братом, – вышел из положения сыщик. – Это была шутка.
– Странные у вас шутки.
Эмилия надела на свидание лимонное платье в обтяжку, с глубоким декольте, открывающим нежную ложбинку между грудями. В этой ложбинке прятался золотой кулон в виде зеленой капли. Такая же зелень окружала ее темные зрачки. У нее сохранилась гладкая, как у девушки, кожа, озаренная на щеках слабым румянцем.
Лавров завороженно уставился в ее декольте, ощущая острый прилив желания.
– Вы… водите машину?
– Разумеется. У меня «хюндай-соната», – ответила она. – Муж подарил. А что?
– Так… любопытно.
Он прикоснулся пальцами к ее руке, лежащей на вышитой скатерти. Румянец на скулах Эми выступил ярче, губы дрогнули.
«Она хочет меня, за этим и пришла, – подумал Лавров, чувствуя биение пульса в висках. – Где же нам заняться любовью? В ее машине или в моей?»
Мысль о предсказанной Глорией аварии оттеснила накатившая волной страсть. Эми часто задышала и наклонилась вперед.
– Ты придумал моего «брата», чтобы… увидеться?
– Нет.
Они перешли на «ты» естественно и легко. Лавров через столик потянулся к Эми. Ее губы приоткрылись. Поцелуй был коротким и жарким, с привкусом шоколада.
