– Иди к себе, Рафик. Надеюсь, наедине со мной Алина окажется сговорчивее.
– А если нет?
– Это последний шанс, – вздохнул Лавров. – Нет, значит, нет.
– Она… умрет? Выпадет из окна, как Слободянская?
Мнимый журналист пожал плечами и поднял воротник куртки.
– Почему непременно из окна? Может, вскроет себе вены… или врежется на машине в бетонный столб. Откуда мне знать?
– Ты циник, Рома, – ахнул художник. – Ты еще больший циник, чем Артынов. Вы чем-то похожи.
– Спасибо!
Слово «похожи» вызвало у Лаврова неожиданную ассоциацию. В своем пестром шутовском наряде Рафик вполне мог сойти за Паяца. Остается раскрасить лицо и…
Скрипнула дверь, из парадного медленно вышла Алина. Казалось, она ничего не видит перед собой. Рафик юркнул в тень, чтобы не попасться ей на глаза, но в этом не было необходимости.
– Алина? – Лавров крепко взял ее под руку и не почувствовал сопротивления. – Это опять я. Вы обещали дать интервью. Эксклюзив для нашего издания.
– Я… я… передумала…
– Невозможно! – с комичным отчаянием воскликнул «журналист». – Я уже здесь. Редактор ждет мой материал.
Она послушно шла рядом. Молчала. Как будто Лавров обращался не к ней, а к кому-то другому. Он внимательно посмотрел ей в лицо. Оно было белым и безжизненным, словно маска, снятая с покойника.
– Алина! – повысил он голос. – Вы меня слышите? Вам нельзя садиться за руль. Ни сегодня, ни завтра. Никогда! – добавил он, понимая, что несет полную ахинею.
«Миссия невыполнима, – гундосил внутренний оппонент. – Закругляйся, Рома. Не делай из себя посмешище».
Алина остановилась и опустила голову. У нее были потрясающе красивые ноги в тонких чулках и коротких сапожках на каблучке. Интересно, она чувствует холод или уже нет? Скорее нет, чем да. Во всяком случае, она не спешит к своему гламурному «пежо».
– Вы пьяны? – брякнул Лавров, ощущая себя идиотом.
– Может быть…
Она действительно выглядела странно. Что еще он мог предпринять в этой безнадежной ситуации? Настаивать на своем? Требовать? Размахивать руками? Бесполезно. Глупо. У него нет рычагов воздействия на Алину, кроме силы убеждения. Однако он сам не был до конца убежден в том, что говорил.
– Что вы пили? – спросил он, чтобы просто продолжать разговор.
– Кофе…
– Алина, – снова приступил он к главному. – Я провел собственное расследование смерти Ольги Слободянской. Там есть… настораживающие вещи. Вы тоже рискуете. Как журналист, я не могу оставаться безучастным…
– Я не собираюсь выбрасываться из окна, – перебила она. – Я… у меня… будет ребенок…
Она сообщила этот глубоко личный факт совершенно будничным тоном. Лавров принял к сведению: Алина беременна. И пустил в ход этот весомый аргумент.
– Теперь вы рискуете не только собой, но и жизнью ребенка.
Она, кажется, начала просыпаться, выплывать из того тумана, которым окутал ее Артынов. Как ему это удается, черт возьми? Он подсыпает что-то в кофе, которым угощает натурщиц?
– Я не расслышала, – пролепетала Алина. – Что вы сказали о ребенке? Вы меня пугаете… Мне нельзя нервничать! – вспылила она. – Нельзя, понимаете? Я легко срываюсь… это все гормоны…
Ее охватывала паника, которую Лавров обязан был погасить. Он схватил ее руки, обтянутые перчатками, и сжал.
– Я забочусь о вас. А вы злитесь.
– Вы сказали… сказали, что я потеряю ребенка, – забормотала Алина, вырываясь. – Вы… можете накаркать. Зачем я призналась вам? Теперь вы напишете об этом в своей дурацкой статье. Что вы всюду лезете?
– Вообще-то статья не о вас, а о художнике Артынове, – напомнил он, отпуская ее. – Модель, с которой он писал Венеру, погибла. Вы уверены, что вам это не грозит?
При упоминании о Венере ревность застлала ту бодрствующую часть рассудка Алины, которая связывала ее с внешним миром и позволяла более-менее адекватно реагировать на слова Лаврова. Она опять погрузилась в гипнотический сон, где не было места реальности и где существовали и действовали иные правила и законы.
– Замолчите, – прошептала она, кусая губы. – Вы все помешались на этой Венере! Все, все! Журналисты, критики, публика, даже мой муж. Что вы в ней находите? Вульгарная голая баба с похотливым взглядом и плоскими сиськами! Она готова запрыгнуть на первого попавшегося мужика, и если бы не рама и холст, то так бы и случилось.
– Али-и-ина, – изумленно протянул Роман. – Вы ли это? Насколько мне известно, вы слагаете стихи…
Но Кольцова его не слышала. Она поносила Венеру на чем свет стоит, забыв о приличиях и культуре речи. Жаргонные словечки и пошлые ругательства обильно сыпались из ее прелестных уст. Она ничего не замечала – ни удивленного лица «журналиста», ни застывшего в тени неподалеку Рафика, который не узнавал свою даму сердца.
Лавров же в очередной раз удостоверился, что мнение о людях, внушенное ему Глорией, верно отражает их многоликую суть. В одном человеке поразительным образом сочетаются, казалось бы, взаимоисключающие качества. В каждом сидит пара-тройка чертей, которые до поры до времени не высовываются. Но стоит потревожить их, и бесы тут как тут. Резвятся и щекочут вам нервы, опрокидывают ваши представления о ближних и развенчивают ваших кумиров.
Лавров понял, что в данный момент ему до Алины не достучаться. Это только кажется, будто она стоит рядом. На самом деле барышня блуждает где-то далеко – возможно, она все еще позирует Артынову или сражается с Венерой и ревнует мужа к мертвой сопернице. Небось подозревает, что он неспроста купил полотно. Ишь, как разошлась!
Роман решил поддать жару и сказал:
– «Венеру» приобрел ваш супруг, если я не ошибаюсь. Выложил за картину кругленькую сумму.
– У Миши нет вкуса. Он не понимает… он… не посоветовался со мной…
По ее лицу потекли слезы. Алина, не смущаясь, плакала перед посторонним человеком. Она не владела собой.
– Садясь за руль, вы подвергаете себя опасности, – вернулся к своему «журналист».
– Что же мне, по воздуху летать?
Она полезла в сумочку за бумажным платком. Лавров молча наблюдал, как у нее дрожат пальцы.
«Ты занимаешься чепухой, братец, – заметил внутренний голос. – Донимаешь беременную женщину. От чего ты можешь ее уберечь? От самой себя?»
– Бог с вами, Алина, – сдался он. – Делайте что хотите. Но хотя бы будьте осторожнее.
– Я всегда осторожна, – буркнула она.
– Подвезти вас?
– Не надо. Я сама.
– Давайте лучше я поведу, – покачал он головой, провожая ее к припаркованному в углу двора «пежо». – Вы в порядке?
– Не совсем… нервы разыгрались. Пустяки.
