Книга Яд-шоколад, страница 2. Автор книги Татьяна Степанова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Яд-шоколад»

Cтраница 2

Все палаты в Орловской психиатрической, как всегда, переполнены. Но бокс, этот бокс, у дверей которого останавливаются любопытные интерны, одноместный. Он оборудован камерой видеонаблюдения.

Один из интернов приникает к глазку на железной двери.

— Все по-прежнему, — говорит он после довольно долгой паузы. — Отметь в листе — все без изменений. Та же поза, но ритм другой. Все по-прежнему или хуже. Лекарства не действуют.

Внутри бокса на мягких матах сидит мужчина. Судя по фигуре — молодой, худощавый. У него темные волосы и покатые плечи. Он сидит, поджав ноги «по-турецки», и с невероятной скоростью и бешеным точным ритмом барабанит ладонями по мягким матам.

Тара-тара-тарарара-рам там там!

Тара-тара-тарарара-рам там там! — как эхо одними губами вторит ритму второй интерн:

— Теперь это… ах ты, что-то очень знакомое, — говорит он, и его губы шевелятся, словно смакуя четкий ритм.

— Это Чайковский, из симфонии «1812 год», фрагмент марша. Мое любимое место.

— Ты говорил ему, что любишь эту симфонию?

— Нет, когда его приводили к главному, это звучало на диске, потом выключили.

Главный — это главврач Орловской психиатрической, он курирует практику интернов и пользуется у них непререкаемым авторитетом как светило психиатрии.

— Сколько он тут уже так, без остановки, барабанит? Три дня? — спрашивает первый интерн и снова прилипает надолго к глазку.

— И еще ночь. Сразу после того инцидента его отвели в медпункт, обработали ссадины, и главный приказал поместить его сюда под наблюдение.

Инцидент произошел глубокой ночью в девятнадцатой палате. Другие больные внезапно напали на этого вот больного, начали душить и бить чем попало.

— Удивительно, — говорит первый интерн.

— Что удивительно? Что он не устает? Это просто своеобразная реакция на…

— Что он не убил никого там, в палате ночью, когда они набросились на него. Учитывая, какой за ним тянется хвост… странно, что он никого там не прикончил в драке.

— Главный решил перевести его сюда, понаблюдать.

— А ты когда-нибудь слышал, как он говорит?

— Всего один раз, он очень неохотно идет на любой контакт.

— А где ты его слышал? В кабинете у главного?

В кабинете главврача — просторном и светлом — на стене висит большая картина, написанная больным, в прошлом художником. На картине — копии полотна из Лувра — изображен французский врач восемнадцатого — начала девятнадцатого века Филипп Пинель, снимающий цепи с умалишенных.

Интерн кивает — да, он слышал, как этот больной говорил с главврачом. Тот может подобрать ключ к любому, самому сложному пациенту. Это большое искусство, это пик профессии, этому еще предстоит учиться обоим молодым интернам.

— Знаешь, главный им заинтересовался с самого начала, — говорит интерн.

— Из-за того, что этот тип совершил на воле?

— Да, но не только. Что-то в нем необычное… главный так считает — и в самом этом пациенте и его случае. Что-то странное.

— Я не понимаю, о чем ты, — второй интерн пожимает плечами. — Он же убийца, садист. Так, ладно, ждем еще сутки, удваиваем дозу лекарства. Если не увидим улучшений, надо ставить вопрос о принудительном кормлении.

Глава 3
Рейнские романтики

Они оба любили это место. Только вот, как всегда казалось Олегу Шашкину, по прозвищу Жирдяй, он любил его больше.

Они называли это место — Логово. Логово, где собирались они все — Рейнские романтики, группа «Туле».

Группа действительно настоящая, существовавшая взаправду, как любил отмечать Олег Шашкин — рок-группа, пытавшаяся играть тяжелый рок и совмещать несовместимое: убийственный романтизм бытия и пошлую низменность «мечт».

Именно «мечт», так говаривал Дмитрий Момзен вместо слова «мечтаний». Тексты для песен сочинял он сам, и у него неплохо получалось. Группа «Туле» выступала по закрытым клубам, ездила по стране и СНГ. Но потом внезапно начались всякие сложности и неприятности, связанные с названием.

Приходили грозные письма с требованием это самое название изменить — из разных государственных инстанций, которые вдруг стали очень придирчиво, чуть ли не под микроскопом изучать — а что же это там поют и играют в этой самой группе «Туле».

Дмитрий Момзен — человек образованный, «головастый», как считали все Рейнские романтики, умно парировал все эти официальные выпады.

Да боже упаси, господа начальники. «Туле» — это такой воображаемый остров на Крайнем Севере в воображении еще античных поэтов. Край края земли — за ним лишь небесный чертог да райские врата, если вы верите в них.

— Вы верите в райские кущи? — спрашивал он у помощника прокурора — молодого и злого, ведущего официальную проверку деятельности группы «Туле». Спрашивал прямо там, в прокуратуре, в кабинете, наивно округляя свои прекрасные голубые глаза цвета арктического льда и от этого делаясь еще красивее и наглее.

Так вот, даже если вы не верите в рай, то откройте справочник по истории и убедитесь, во что люди верили раньше — в этот самый край края земли, мистический остров «Туле» — там, далеко на Севере, куда вы, господин проверяющий, уж конечно, никогда не доедете и не доплывете.

В конце концов их с этим названием все же оставили в покое, однако в Москве и Питере им перекрыли весь кислород наглухо. Все концертные площадки, все клубные сцены были теперь для них недоступны.

Рок-группа «Туле» играла лишь у себя дома, в Логове. Да и то теперь уже совсем не играла, потому что они лишились классного барабанщика. А найти нового ударника — дятла в такую группу, как «Туле», ой как не просто.

Студию они устроили в подвале — толстые кирпичные стены старого московского особняка в Пыжевском переулке в Замоскворечье глушили все, даже звуки мощных электрогитар.

Особняк на Пыжевском и был Логовом Рейнских романтиков, а также штабом сбора всех частей перед большими военными шоу, пунктом отправления в дальние поездки и местом, куда так приятно возвращаться.

Такое уютное логово — восемь комнат анфиладой с большим залом, небольшая восхитительная мансарда с застекленной террасой — никакого зимнего сада, всей этой бабьей белиберды с цветами — там они хранили военную амуницию. А внизу огромный подвал — тут и музыкальная студия, и комната собраний, и вход на склад. А рядом магазин — настоящий армейский магазин, лавка для своих, все что надо для военных шоу и исторической реконструкции — от солдатских ремней, пряжек и пуговиц до киверов, касок, шинелей и сапог.

Особняк в Пыжевском в прошлом был куплен отцом Олега Шашкина. Шашкин — Жирдяй сколько помнил себя, всегда любил отца. И всегда они жили хорошо, богато. Отец занимался большим бизнесом, дома появлялся нечасто. Он женился трижды, но ребенка имел лишь одного — Олега. Все свое детство Олег провел в частной школе и на попечении учителей французского и английского языков. Он уже учился на третьем курсе (платно, конечно) исторического факультета МГУ, когда пришла трагическая весть — отец разбился на вертолете под Ханты-Мансийском. Полетел в непогоду в пургу что-то там инспектировать по бизнесу и поплатился жизнью.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация