— Лолита, объясните, пожалуйста, все по порядку. Вы прежде ни о чем таком не говорили следователю.
— Меня никто не спрашивал, сунули фотку под нос вот как вы, я и опознала этого скота. За что он ее зарезал? — Лолита всхлипнула. — Соня ведь к ним со всей душой, всю себя им отдала, этой семейке. Она сразу поняла, не просто сиделкой ее в тот дом берут. Этот богач в последней стадии рака, а все бабу требовал. Так, мол, ему казалось, что он все еще живой, все еще жизнь в нем теплится. С раковыми больными в постели кувыркаться проститутки дорогие отказываются, ни за какую плату не согласятся с таким лечь. Ну нашли, нас… мы понаехавшие, мы на все согласные, ничем не брезгуем ради денег, так по-вашему, по-московски, — Лолита царапнула Катю недобрым взглядом. — Соня ухаживала за ним, и он трахал ее, пока еще мог. Потом уже не мог, конечно. А семейка эта, кроме всего прочего, наняла ее еще и услуги интимные этому Родьке оказывать, психу. Тоже ведь мужик уже, хочет бабу. Хоть и с головой плохо совсем, а стояк стояком! Соня и с ним спала. Снимала напряжение у него. Потом уж после похорон он к ней сюда заявился, в дворницкую.
— Лолита, вы что-то путаете. Богатый бизнесмен, больной — это дядя Родиона Шадрина.
— Ничего я не путаю, Соня так сказала, он ей сам признался.
— Кто, Родион? Он с ней общался, разговаривал?
— Ну не дурак же он, чтоб уж совсем ничего ни бе ни ме. Придурок, но не полный. Соня мне сказала — Родион не знал ничего сам, потом уже перед самым концом больной этот раковый ему признался — мол, я твой настоящий отец, ты семя мое.
— Что еще София вам рассказывала про тот дом в Косино?
— Ну, мол, богатый дом, фабрика кондитерская и много всего, тачки такие, что закачаешься.
— Значит, Родион жил там, не с родителями?
— Приходил он туда часто, за больным ухаживал. За отцом то есть. Когда надо с постели поднять, помыть и все такое. Там у него брат был, Соня говорила… и еще сестра, кажется, и тетка, эта всем верховодила, все приказы раздавала.
— Это она приезжала нанимать Софию?
— Нет, не она, я же вам объясняю. Приезжал опекун, то есть не опекун, а отчим Родьки, мне Соня говорила — он в доме у них на посылках подай-принеси.
— Вы знаете его фамилию, имя?
— Нет, знаю лишь, что отчим, а тот — настоящий отец.
— Вы сами его видели?
— Я нет, вот Сенечка его видел, он и деньги с него получил. Бабло.
— Получается, отчим Шадрин тоже общался с Софией, знал ее?
— Конечно, он же сам ее выбрал, — сказал «Сенечка», — а вот Лолку отверг. Эта, мол, подойдет сиделка, а не та. Он на сайте агентства, которое сиделок посылает, фотки глядел. Разборчивый!
Катя смотрела на кишиневского сутенера. То, что она услышала тут, возле подвала, поразило ее.
Она подумала: кажется, бесполезно спрашивать у тебя — не ты ли тот аноним, что звонил в полицию насчет награды за информацию… Но кто, как не ты, мог звонить, зная все подробности о связи Софии Калараш и Родиона Шадрина?
Глава 30
Ласточка
Полковник Гущин разговаривал по телефону с экспертом Сиваковым, когда Катя, вернувшись из Вешняков, не говоря ни слова, выложила перед ним на стол включенный диктофон с записью разговора «у подвала».
Гущин сначала замахал рукой, точно разгневанный гриф крылом — потом, потом, не видишь, я занят! Затем вслушался и тут же буркнул Сивакову, что перезвонит.
— Это что еще такое? — спросил он, когда запись кончилась.
Катя рассказала все коротко и без утайки. Гущин снова включил диктофон. По мере того как вслушивался в показания Лолиты Силуян, лицо его приобретало очень сложное выражение интереса, напряженного внимания, досады и еле сдерживаемой злости. Катя подумала — ведь это ты и никто другой разыскал тогда два года назад эту свидетельницу, провел опознание с ней, но вот, оказывается, некоторых весьма важных фактов так и не узнал. И теперь ты досадуешь и злишься, словно это я виновата, словно это не ты оплошал тогда. И ты бесишься, что я все это раскопала сейчас, а ты, старик Гущин…
— Молодец. Пять с плюсом за инициативу, — сказал Гущин непередаваемым тоном.
— Федор Матвеевич, я решила поступить, как вы меня учили — снова вернуться к первой жертве.
— Когда это я тебя учил?
— Много раз, а вы не помните? Ваши уроки оперативной работы помню наизусть.
Катя постаралась, чтобы этот подхалимаж… этот наглый подхалимаж… ах, да что там — подлизываться так подлизываться!
— Я решила, что вы все равно сами вернетесь к первой жертве — Софии Калараш, но вы заняты — вчера вот Гриневыми занимались, так что я решила вам помочь. Удалось что-то узнать по Гриневым?
— С одиннадцати до трех ночи накануне убийства они в «Сохо» веселились. Коктейльная вечеринка на крыше, — сказал Гущин, смягчившись.
— В «Сохо» всегда полно народа, знаменитый ночной клуб, — сказала Катя, — Федор Матвеевич, смотрите, что получается. Если Лолита нам не врет, выходит, София Калараш работала в доме Масляненко в Косино сиделкой. И заодно оказывала больному Масляненко интим-услуги. И Родиону Шадрину тоже. Может, и Феликсу? Получается, Феликс знал первую жертву, как и Родион. И его отчим Роман Шадрин знал Софию Калараш тоже. Он же тогда, после второго убийства, оказался вместе с Родионом, когда патруль проверил у них документы. Смотрите, как все сплетается!
— Да, но порезы на трупах выглядят очень похожими на нацистские татуировки, как у Момзена и Олега Шашкина, — сказал Гущин.
— А вы сами сказали, что у Феликса тоже татуировка на руке. И потом он единственный, кто отсутствовал все это время — был за границей.
— Что свидетельница там плела насчет какого-то отца настоящего? — спросил Гущин и снова включил запись, перемотал до нужного момента.
Прослушал. Потом сказал:
— Ты не очень этим всем увлекайся.
— Да, но я подумала…
— Когда все так сплетается, жди какого-то нового подвоха, — Гущин глянул на часы. — Ты посиди пока тут. Мне надо зайти к начальнику Главка.
— Я посижу, а что Сиваков вам сказал по телефону? У экспертов какие-то новости?
— Пока особо никаких. Он там все колдует с черепками. Сказал, что это части одной и той же вещи, химический анализ показал идентичность состава глины. Теперь они хотят задействовать какую-то новую компьютерную программу для обработки данных.
Катя ждала Гущина долго, видно, в больших кабинетах читали длинные нотации о том, как надо и не надо работать. Наконец Гущин вернулся, промокнул носовым платком свою глянцевую вспотевшую лысину и объявил:
— Поедешь сейчас со мной.
— Куда? — Катя так сразу и засветилась любопытством.
— Тряхнем опять фабрикантшу. В прошлый раз Вера Масляненко не до конца была с нами откровенной. Оказывается, ей есть что еще порассказать о своем племяннике. Или кем он ей приходится, если учесть показания дворничихи. О первой жертве тоже есть что порассказать, раз она у них по двойному тарифу работала.
