Словом, думал Григорий, думал, но пока ничего не надумал. Да еще Ольга эта прицепилась, не отдерешь. Хороша деваха, все при ней, ласковая, мягкая, податливая. Правда, себе на уме, но тут все такие. Ар‑ртисты! Поди ж ты, смотрит восхищенно, все гладит, целует. Влюбилась, что ли? Этого только не хватает!
И до постельных утех жадная. Словно из монастыря сбежала. Но тут уж пожалуйста, Григорий нисколько не против. Сам в охотку, хоть днем, хоть ночью.
Утром, когда все ушли к Зинштейну, Григорий с Ольгой потому и задержались, что девушка опять полезла с поцелуями. Ладно, опоздают чуток, чего там! Но вышло не чуток, а почти на час. И когда они, приведя себя в порядок и немного отдышавшись, пошли в соседний вагон, Григорий все подумывал, как бы выпытать у кого‑то из легавых хоть что‑то об их интересе. Но как?
Проходя мимо купе Щепкина, Григорий расслышал за дверью голоса. Он пропустил Ольгу вперед, шепнул ей «иди, догоню», а сам задержался у двери. Прислонил ухо, расслышал пару слов про синема и денежные мешки, понял, что там Диана, и хотел было пройти дальше.
Но тут дверь вдруг раскрылась и в него едва не влетела Диана. Григорий немного растерянно кивнул ей и получил в ответ такой взгляд, что онемел от изумления. Это был взгляд не актрисы, а опытного расчетливого человека, занятого отнюдь не синема. Это был взгляд, полный силы и подозрения. И выдержать его было очень непросто.
Григорий виновато улыбнулся, опустил глаза и отступил в сторону. Мол, простите, помешал. А сам отчетливо понял: Диана, как и Щепкин и его люди, – тоже легавая.
И вот это было неприятно.
9
К началу обеда вагон‑ресторан был полон народу. Пассажиры первого класса, кое‑кто из второго класса. Часть пассажиров заказывала обед в купе, и официанты сновали по вагонам, разнося подносы с тарелками.
Японцы пришли после двух часов, когда народу стало значительно меньше. Степенно расселись на привычном месте, чинно подождали, пока подадут обед, и стали так же не спеша и чинно есть.
Как всегда, их было трое – сам Идзуми, его секретарь и советник. Беседа, которую они вели за столом, шла неторопливо и вполголоса.
Большая толпа съемочной группы ввалилась в ресторан уже совсем поздно. Весело галдя, заняла три стола, потребовала шампанского прежде других блюд и стала что‑то обсуждать.
Художник Скорин и американец Браун вежливо раскланялись с японцами, те так же вежливо ответили. Щепкин, Гоглидзе и Зинштейн покивали японцам, дамы одарили тех любопытными взглядами. На дам японцы не отреагировали.
Забегавшиеся официанты немного протянули с подачей блюд, чем вызвали раздражение Бровникова и Смардаша. Их поддержала Виолетта, мол, должны эти мальчики быть порасторопнее.
Лишний шум был некстати, и Гоглидзе, сбивая накал страстей, стал рассказывать анекдот.
– Начало войны. Берлинский вокзал. Народ ходит по струночке, полно полиции, все серьёзные, сосредоточенные. Объявление: поезд на Гамбург отправляется в восемь часов, три минуты двадцать одну секунду. Один бюргер спрашивает у полицейского: а отчего такая точность? Тот ему: война! То же утро, Николаевский вокзал в Москве. Толпа, шум‑гам, народ мечется, давится. И объявление: поезд на Санкт‑Петербург отправится завтра или послезавтра. В толпе купец из Пскова ловит вокзального служку и спрашивает: а ну скажи‑ка мне, морда, отчего у вас тут такой бардак? А тот ему: так ведь война, батюшка!..
Все дружно засмеялись.
– Верно подмечено, – вздохнул Зинштейн. – У нас всегда так. Шум, гам, а дело – ни тпру, ни ну. Порядка нет. Вот даже здесь, казалось бы – первый класс, поезд вон какой! А персонал ресторана не готов. Да разве только здесь! Эх!
– Бросьте, Сергей Михайлович! – примирительно сказал Гоглидзе. – Мы на эту безалаберность ответим дружной работой! Давайте‑ка шампанского перед обедом! Для лучшего усвоения и поднятия настроения.
Он сунул режиссеру бокал в руки, и тот покорно принял, но отпил самую малость.
– Много работы, нельзя дурманить голову.
– А вот и первое несут, – подал голос Щепкин. – Весьма кстати. Ну что ж, господа и дамы, приступим к насыщению во благо общего дела.
Плавская открыла было рот, чтобы спросить, при чем тут общее дело, но официанты уже ставили тарелки, и стало не до того.
Застолье съемочной группы затянулось. Уже ушли последние пассажиры, ушли японские дипломаты, закончив трапезу, как всегда, чашкой чая. За окном посерело, солнце стремительно падало за лес. В вагоне уже включили свет. А за столами все так же обсуждали сценарий, спорили, что‑то записывали в блокноты и на салфетках.
Но компания тоже поредела. Сперва исчез Белкин. Чуть позже Щепкин и Гоглидзе с Брауном. Но вскоре Браун вернулся и выставил на стол очередную бутылку бурбона. Похоже, он вез с собой целый склад виски.
На уход продюсера, директора и оператора внимания никто не обратил. И только Скорин мазанул по дверям вагона взглядом, покосился на Холодову. Та безмятежно улыбалась, глядя на Зинштейна своими голубыми очами.
Сам Григорий сидел за соседним столиком вместе с Ольгой и Брауном. Американец, успев хлебнуть кроме виски еще и шампанского, что‑то напевал под нос и все никак не мог раскурить сигару.
Поезд заметно сбавил ход и вошел в долгий поворот. За окнами мелькнули дома поселка Палкино, по слухам, основанного знаменитым атаманом разбойников Михаилом Палкиным, одним из сподвижников Ермака. Вдалеке за деревьями показались робкие огни Екатеринбурга.
Леня Бровников, первым обративший внимание на сей факт, прервал вещавшего что‑то Смардаша и воскликнул:
– А вот и Екатеринбург, господа!.. Пардон, и прекрасные дамы. Мы добрались до Урала!
Все захлопали, даже писавший что‑то в блокноте Зинштейн оторвал взгляд от бумаги и посмотрел в окно. Но увидел только деревья.
Зато сидевшая с правой стороны по ходу поезда Ольга Ванина, толкнув вдруг Григория в бок локтем, взволнованно вскрикнула:
– Там огонь! Впереди!
Григорий прилип носом к окну. Поезд вошел в правый поворот, и ему было хорошо видно, что языки пламени играли на тендере паровоза и кое‑где на первом и втором вагонах.
Все бросились на правую сторону, пытаясь рассмотреть, что там происходит.
– Факинг! – вдруг рявкнул Браун. – Спарк! Искра! Гореть уголь в тендэр! Катастрофа! Я видель такой в Чикаго!
– Мамочки мои, пожар! – всхлипнула Виолетта. – Мы сгорим!
– Мы слишком далеко, – возразил Бровников. – А вот первые вагоны могут. Надо что‑то делать.
В этот момент поезд резко затормозил, и все полетели кто на сиденья, кто на пол. Раздались крики, ахи, что‑то упало со стола, потом звякнуло битое стекло и запахло виски.
