Ладно, подумай лучше об остающихся двухсот пятидесяти полтинах! И о невероятных историях, которые ты сможешь рассказать, вернувшись с этим парнем из этого дурацкого города на краю света...
Что больше всего наводит страх в этом городе, думал он, бесшумно пробираясь по захламленному переулку, так это то, что во всем этом чертовом селении нет ни одного человека, не оцыпляченного до полного идиотизма. Настоящим пастырям приходилось метаться из стороны в сторону, чтобы глушить бедолаг, подключившихся к этому их вещательному каналу, и штабелями грузить их в фургоны, отправляющиеся в Священный Город. Пожалуй, придется и мне врезать кому-нибудь – для поддержания образа. Интересно, должны же у этого чертова города иметься какие-нибудь задние ворота, откуда они вывозят пустые фургоны? Наверняка есть, иначе груды старых фургонов давно выросли бы выше стен, хи-хи. Если только они не...
Он застыл, ибо в палисаднике у самого выхода на площадь притаилась оборванная фигура, явно наблюдавшая за тем самым фургоном, который был нужен МакЭну. Что ж, подумал МакЭн, сжав и разжав на пробу правый кулак и осторожно скользнув вперед, вот и начнем поддерживать образ...
Однако, когда до фигуры оставалось еще несколько ярдов, фигура с несвойственной Сойкам ловкостью развернулась лицом к МакЭну и, без промедления выхватив из рукава нож, бросилась на него. МакЭну удалось блокировать руку с ножом, но тот с размаху сшибся с ним, и оба покатились на грязную мостовую. Фальшивая борода МакЭна повисла на одном ухе, но он все же сумел оттолкнуть соперника, перекатился в сидячее положение, выхватил нож и сделал ложный выпад, нащупывая слабые места в обороне...
– Фрейк! – ахнул его соперник, и МакЭн застыл. Он всмотрелся в исхудавшее лицо.
– Ты кто? – задыхающимся шепотом спросил МакЭн, не опуская ножа.
– Ривас.
– А ну говори, кто ты, а то... – МакЭн вгляделся пристальнее. – Правда?
Ривас кивнул, прислонился спиной к стене и вытер пот со лба.
– Господи, что с тобой, Ривас? А я-то думал, ты завязал с этим промыслом.
– Верно думал. – Он несколько раз глубоко вздохнул. – Это... особые обстоятельства.
МакЭн, морщась, поднялся на ноги.
– Быстро это ты с ножом. Я-то тебя только оглушить собирался.
Ривас наконец отдышался и тоже встал.
– Вот потому-то ты всегда был и останешься второсортным избавителем.
МакЭн холодно улыбнулся и тщательно поправил бороду на своем моложавом лице.
– Ну да. Думаешь, я буду завидовать тому, что сделало пребывание на первом месте с тобой?
К удивлению МакЭна, Ривас на самом деле покраснел. Ба, да что это с тобой, Грег, подумал он, – уж не сбрил ли ты вместе со своей дурацкой козлиной бородкой свою обыкновенную броню цинизма?
– Насколько я понимаю, ты на работе, – тихо сказал Ривас. – Кто-нибудь в этом фургоне?
– Верно. Тощий парень у самого края, у заднего правого колеса. Я сам положил его туда вчера ночью. А твой кто?
– Моя уже в городе. Послушай, как тебе такое предложение: ты устроишь на улице какую-нибудь заваруху, чтобы отвлечь всех, кто может ошиваться здесь, я вынесу твоего мальчишку в этот переулок, а потом сам займу его место.
МакЭн уставился на него с неподдельном ужасом.
– Ты собираешься за своей – туда ?
Ривас только беспомощно кивнул.
А я-то считал, дальше меня никто еще не заходил, подумал МакЭн. Повинуясь неожиданному импульсу, он сунул нож обратно в рукав и протянул правую руку Ривасу.
– Знаешь, Ривас, я всегда считал тебя хвастливым, скользким сукиным сыном, но Бог свидетель, я скажу всякому, кто согласится меня выслушать, что ты, чтоб тебя, самый лучший избавитель из всех, что были когда-либо.
Ривас ответил ему неловкой улыбкой и пожал руку.
– Спасибо, Фрейк. – Он тоже спрятал нож. – Давай-ка двигаться, пока они не привели сюда тех, кто способен передвигаться самостоятельно.
Ривас так и не узнал, как это удалось МакЭну, но не прошло и полминуты с момента, как тот скрылся в переулке, как со стороны улицы послышался жуткий треск, сопровождаемый истошным визгом; он даже различил в хоре голосов один, явно принадлежащий продвинутому: тот забормотал что-то насчет того, как это вкусно, когда все помогают кипятить тяжелую воду.
Спасибо, Фрейк, подумал Ривас. Он бегом ринулся к фургону, перевалил паренька – по счастью, так и не вышедшего из забытья, – через борт, взвалил его на плечи и, стиснув зубы, чтобы не потерять сознания и самому, потащил его в переулок. В последний момент он передумал и вместо того, чтобы просто сбросить парня с плеч словно мешок гравия, нагнулся и почти нежно опустил его на мостовую.
Одежда на бедолаге мало отличалась от той, что была на нем, поэтому Ривас просто добежал до фургона, забрался внутрь и лег на дно примерно в той же позе, в какой лежал паренек, – спрятав лицо под чьим-то вялым плечом и стараясь унять сердцебиение. Немного погодя до него донесся шорох со стороны переулка и (возможно, это ему только показалось) шепот: «Спасибо, Грег. Удачи».
Утро начинало пригревать, и Ривас услышал скрип и стук других фургонов, прибывающих на площадь. Время от времени до него доносились чьи-то разговоры, хотя слов он не разбирал. Он даже вздремнул ненадолго, но живо проснулся, когда по мостовой застучали, приближаясь, чьи-то башмаки и подковы, а потом фургон покачнулся, когда кто-то залез на козлы. Вскоре туда же забрался второй.
– Как они там, все в отключке? – спросил мужской голос.
Звякнула конская сбруя.
– Угу, похоже на то. Что, запрягли? Ладно, тогда едем. Остальные идите рядом.
Фургон дернулся, оси заскрипели, и они тронулись с места. Ривас слышал шарканье ног дееспособных Соек, плетущихся за фургоном; судя по доносившимся всхлипам и прерывистому дыханию, по меньшей мере один из них негромко плакал.
Он ощутил несколько медленных поворотов, а потом стук колес по булыжнику сменился мягким шипением, и он понял, что мостовая кончилась, и они пересекают стоярдовую песчаную полосу, окружавшую Священный Город наподобие рва; возможно, это кольцо смыкалось с настоящим песчаным пляжем на морском берегу. Ему подумалось, что нет ничего проще, чем сорваться на высокий, жалобный вой, не прерывающийся даже на вдохе... и как только он подумал так, ему стоило больших усилий удержаться от этого.
Один из бредущих рядом, должно быть, чувствовал что-то в этом роде, поскольку тишину прорезало гортанное бормотание.
Ривас не слишком удивился тому, что его никто не заглушил, – он и так уже пришел к выводу, что пастыри делали это, чтобы не позволить вещателям выболтать что-то... но кого тревожит, узнают ли что-нибудь люди, которые вот-вот вступят в Священный Город?
– Помехи! – каркал продвинутый. – Мне-то какое дело? Разбирайтесь с этим сами, болваны, меня нельзя отрывать от готовки... Севативидам не обязан вникать в эти провинциальные проблемы... в далеких местах, давным-давно, я глядел дольше...Что, если это был ваш наводящий ужас Грегорио Ривас? Он не должен вмешиваться в мои дела...
