Оставалось принять свои любимые таблетки и отправиться на боковую. Это был предел. Мягкий продавленный диван милостиво принял его вес, лишь чуть-чуть скрипнув. Вес был невелик. И почти тут же мир вокруг Александра растаял как дымка.
В эту «ночь» ему снился хороший сон. Если бы кто-нибудь зашел в этот момент в комнату и осветил фонариком его лицо, он заметил бы на нем усталую улыбку. Те, кто знал его в прежней жизни, ни за что не поверили бы, что она может озарять его лицо. Но это было так. Продержалась улыбка недолго, а затем сменилась выражением полной расслабленности. Впервые за много дней он спал спокойно.
Проснувшись, Данилов сразу же почувствовал — что-то изменилось. Исчезло. Когда же до него дошло, что не стало боли, он сперва решил, что умер. Но все оказалось не так просто. Вокруг по-прежнему была знакомая до тошноты комната, показавшаяся ему вдруг такой родной. А вот боль ушла. Может, она еще таилась где-то на задворках сознания, но ее время миновало. Отмочив теплой водой повязку и заменив ее новой, Александр с удовлетворением заметил, что кровь перестала сочиться из ранки, а челюсть больше не сводит судорогой. Похоже, можно было и поесть.
Наконец он решился встать. Дотащившись до шкафа и посмотрев в зеркало, Данилов вздрогнул. Вылитый вампир! Бледное как простыня лицо, дикие глаза и запекшаяся красная корка на губах. Кровь была не только на лице и на руках. Она была повсюду. Казалось, в комнате поработала целая артель мясников. Но он знал, что не мог потерять ее слишком много. Вряд ли больше ста миллилитров, а еще вероятнее, не больше рюмки. Восстановится. Нужно только есть побольше белка.
Он прополоскал рот теплой водой, умылся, попытался оттереть свитер, но бурое пятно въелось глубоко. Да и черт с ним. Вот уж чего он не собирался делать, так это стирать. Греть воду, полоскать — зачем эта морока, если в шкафу наверняка найдется другая одежда? А не в этой квартире, так в соседней.
Данилов языком ощупал то место на десне, где еще недавно находился источник его страданий, и поздравил себя. Зуб был вырван чисто. Его корень не остался в десне, как он того боялся. Видно, не совсем он пропащий, что-то еще может… Например, работать стоматологом.
«Надо было тебе поступать в медицинский. Какой врач пропадает…» — думал он, уносясь куда-то вдаль.
Так Александр лишился одного из коренных зубов, но не только его. Вместе с ним ушла часть страха перед будущим. Парень знал, что впереди его ждет немало страданий, но теперь ему казалось, что к встрече с ними он готов. Саша мог записать в свой актив еще одну победу. Только на этот раз он одержал ее над врагом, который был пострашнее бродяги с топором, — над самим собой. Зная свою натуру, Саша понимал, что это много стоит.
«Зуб — это ерунда. А если аппендицит? — спрашивал парень себя. — Сам себе операцию сделаю?»
«Сделаешь. Куда ж ты денешься? — отвечал безапелляционный внутренний голос. — Попробуешь. А не получится, значит, не судьба. Ты немного потеряешь».
Весь следующий день он собирал по окрестностям вещи и продукты для нового отрезка пути.
Потом он снова шел сквозь тьму и холод, а за ним, кривляясь и извиваясь в луче света, тащилась его тень — уродливое существо, отдаленно напоминающее человеческую фигуру, гротескный гуманоид с длинными конечностями и головой гидроцефала.
Александру не нравилось это соседство. В глубине души он подозревал, что, стоит ему потерять бдительность, как эта тварь схватит его и утащит за собой, на ту сторону. Однажды это ему настолько надоело, что он попробовал идти в полной темноте, справедливо рассудив, что там, где нет света, не может быть и теней. Саша погасил фонарик, и призрак тут же исчез. Некоторое время парень брел наобум, наслаждаясь одиночеством, пока не напоролся на поваленное металлическое ограждение и чуть не проткнул себя насквозь. Это было похоже на последнее китайское предупреждение, и больше он так не экспериментировал.
Но однажды, в кошмарный мороз, когда Александр меньше всего ожидал услышать чей-то голос, тень сама заговорила с ним.
— Саша, — тихо прозвучало вдалеке.
Данилова словно током ударило. От неожиданности он споткнулся и в который раз набрал полные валенки снега. Лямка нагруженных санок больно врезалась в поясницу. Он уже успел отвыкнуть от звука человеческого голоса, и сама возможность осмысленной речи казалась ему абсурдом посреди ледяной пустыни.
Путник замер, превратившись в слух. Даже ветер стих, чтобы не мешать ему. Так прошло две минуты. Никого. Тишина. Черное безмолвие. Здесь никто не мог знать его имени, да и людей тут, вдали от населенных пунктов, быть не могло на десятки километров вокруг. Но тогда кто?..
Медленно, словно стараясь оттянуть встречу черт знает с чем, парень обернулся. На секунду ему показалось, что там действительно кто-то стоит, отбрасывая огромную тень. Дерево. Обычная береза. У него медленно отлегло от сердца, но еще долго стучала кровь в висках. Сердце билось о ребра, не давая забыть о пережитом. Только через минуту он смог даже посмеяться над собой, хотя смех прозвучал не очень убедительно.
Ну, разумеется, послышалось. Обычное дело. Нервы, что же с вами делать?.. Неужели он сходит с ума? Да что удивляться, он же не железный. Любой на его месте был бы подвержен этой опасности.
Парень уже собирался навьючить на себя тяжелую поклажу и продолжить путь, но в тот самый момент, когда ему с горем пополам удалось взять себя в руки, его окликнули снова, гораздо громче:
— Саша, слышишь?
Сердце парня сжал стальной обруч. Еще немного, и грудь лопнет, разорвется на куски, как граната. Или, как гранат брызнет красным соком во все стороны.
Наконец, выдох прорвался наружу сдавленным воплем:
— А-а!
Собственный вскрик показался ему неестественным, как реплика актера в старинной оперетке. Но ничего другого он не мог из себя исторгнуть. Тяжелее всего быть естественным, когда сталкиваешься со сверхъестественными вещами. Там, где должен был стоять тот, кто говорил, не было даже деревьев. Ровная поляна без единой кочки и снег, не нарушенный человеческими следами.
Не понимая до конца, что же он делает, парень начал мелко креститься, шепча слова давно позабытой молитвы, сохранившиеся в подкорке. Это действие было инстинктивным — никакой благодати он не ощущал. Только ужас без пяти минут утопленника, который хватается за любую соломинку.
«Отче наш, иже еси на небесех… — вот все, что он мог противопоставить неведомому ужасу. — Да святится имя Твое, да пребудет воля Твоя…»
В этот момент Александр еще горше пожалел о поступке, который совершил в самые первые минуты после катастрофы. Тогда он сорвал с себя нательный крестик и зашвырнул его в придорожную канаву, сопроводив этот жест проклятьем: «Гребаный старый садист! Я от тебя другого и не ждал». Это было первым побуждением и шло из глубины души.
Теперь тот поступок представлялся ему выходкой капризного ребенка, который не хочет идти в садик. Глупо и слишком театрально. Маленький кусочек серебра, якобы несущий в себе частицу Божественной благодати, ни при чем. Да и Бог, если он есть, тоже. Не Бог нажал на кнопку и не дьявол. Это мы. Единственной ошибкой Всевышнего было то, что Он дал нам свободу воли, явно переоценив нас.
