— Саша, — прозвучало в третий раз у него за спиной. — Саша…
«Разве ты не хочешь поговорить со мной?» — казалось, хотела сказать темнота.
В прошлый раз говорящий находился метрах в десяти позади, теперь же он был совсем близко. На расстоянии прыжка.
Александра схватил за горло страх, какого он еще не чувствовал. Сердце переместилось в пятки, легкие стали тяжелыми как гири и ухнули вслед за ним, а желудок, наоборот, подскочил, подарив уже привычную дурноту. Мозг отреагировал последним, с запозданием в несколько секунд. Он откликнулся безумным воплем внутри черепной коробки: «Погибаю!»
Данилов взвыл и закружился на месте. Фонариком, который парень держал в вытянутой руке как фехтовальщик — рапиру, он очертил круг света, словно тот мог отогнать от него все наваждения.
«А может, обращаются не к тебе? — стрелой промелькнула нелепая мысль. — Имя-то не редкое». Но вокруг не было не только других Александров, но и вообще никого, кто мог бы иметь имя. Места, куда он забрел, были безлюдными даже в лучшие времена. Теперь тут можно было скитаться годами и не встретить живой души.
Обращение могло быть адресовано только ему. Значит, надо было отвечать, чтобы не показаться невежливым. Но он медлил.
Тишина. Только снег скрипит под подошвами валенок. Вокруг раскинули свои руки-ветки голые деревья, не спящие в ожидании новой весны, а промерзшие до самой сердцевины. Они напомнили Саше скелеты тех чудовищ, что населяли Землю за сто пятьдесят миллионов лет до его рождения. Гибель этим тварям принес катаклизм, схожий с нынешним. Поделом им, они были безмозглыми, уродливыми и злобными. Неудачные творения Создателя, ничем не лучше людей, разве что слишком глупые, чтобы придумать оружие массового поражения.
Дернувшийся палец попал на кнопку фонарика, и Данилов тут же ослеп от накатившей волны мрака. В темноте он ощутил себя еще беззащитнее. Не вынеся испытания темнотой, парень тут же снова включил свой «динолайт». Он наугад провел лучом слева направо, но тот свободно проходил сквозь глыбы заледенелого воздуха. Кругом не было ни души. Только его тень, которая находилась на прежнем месте. Уж не она ли обращалась к нему?
Александр собрал в кулак остатки самообладания. Глупо бояться собственной тени, даже если она пытается заговорить с тобой. И все же ему хотелось бежать, бежать, пока между ним и этим местом не окажется целый континент.
Но он знал, что это бессмысленно. Она будет преследовать его до самого конца и рано или поздно настигнет. Не проще ли остаться здесь? Это его успокоило. Ничто так не придает сил, как осознание того, что все усилия напрасны.
Он больше не слышал никаких посторонних звуков. Вокруг не было никого, кто мог бы быть их источником. Никого из имеющих тело.
Стоп. Саша еще сохранил остатки трезвого рассудка. Он допускал существование призраков, но не верил в возможность контакта с ними. Поэтому его разум пытался найти всему рациональное объяснение.
На первый взгляд, ответ напрашивался такой — шизофрения. В расщепленном сознании, как в миксере, смешиваются реальность и фантазии, так что грань между ними сначала становится зыбкой, а потом и вовсе исчезает.
У него никогда раньше не было галлюцинаций, но мысль о собственном безумии показалась парню заманчивой, как последний спасательный круг. Может, этот зов только мерещится ему?
Пусть он бредит, лишь бы это не было правдой. А что же было на самом деле? Может, он бросался на людей и орал о приближении Армагеддона, а перепуганные соседи вызвали наряд милиции, который, увидев, что случай не в его компетенции, связался с людьми в белых халатах? Доктора сработали оперативно. Они заломили «клиенту» руки, надели смирительную рубашку, посадили в машину с красными крестами и отвезли в дом скорби, по дороге или уже на месте вкатив лошадиную дозу какого-нибудь транквилизатора. И вот он лежит, привязанный к койке и обколотый сильнодействующими препаратами, в городской психушке, в отделении для буйных, а вовсе не стоит посреди занесенной снегом железной дороги.
Чушь. Нечего тешить себя иллюзиями. Окружающий кошмар — явь! Хотя бы потому, что ни одно сновидение не может длиться целый месяц, что бы там ни говорили всякие умники о субъективном времени.
Есть еще одно объяснение этому голосу из ниоткуда. Когда столбик термометра падает ниже сорока, человеку порой начинают слышаться странные шумы. Саша вспомнил, что об этом рассказывали в телепередаче про Оймякон, где находится Евразийский полюс холода. С атмосферой при низких температурах что-то происходит. Кажется, коренные народности Севера называли это шепотом звезд. Так поэтично, черт возьми, что не верится.
Но в таком случае его окружала голимая проза, в которой не было места пришельцам с того света. День-то и вправду выдался на редкость холодным. Саша не удивился бы, узнав, что в термометрах замерзла ртуть.
Шорох снега под ногами, потрескивание коры деревьев, падающие снежинки — все это исказилось под действием непостижимых законов акустики. Его нездоровое воображение сложило эти звуки в слова, чтобы воспаленный разум, подхлестнутый одиночеством, мог сотворить виртуального гостя.
Вот и все. Тени исчезают в полночь. Мертвые остаются мертвыми, а живые ждут и не дождутся своего часа, чтобы к ним присоединиться. А он опять поверил черт знает во что.
— Придурок… — вслух произнес Саша.
В этот момент порыв холодного ветра налетел на него и заставил замолчать. Данилов потеплее замотал лицо колючим шарфом. Не были видны даже глаза, прикрытые лыжными очками, которыми он разжился отнюдь не в магазине спорттоваров. Но они прилегали к лицу не очень плотно, поэтому поток ледяного воздуха иногда достигал своей цели. Окоченевшие пальцы он спрятал еще глубже в карманы. Даже варежки не помогали.
Слова ничего не значат. Они всего лишь колебание воздуха, произведенное речевым аппаратом человека с одной целью — донести информацию до другого представителя своего вида. А если нет адресата, то ни к чему тратить энергию. Бестелесным духам слова не нужны.
«Вначале было Слово». Ложь. В начале начал было великое безмолвие. Космические катастрофы — Большой взрыв, рождение звезд, столкновения галактик и туманностей — тоже происходили в абсолютной тишине, потому что в вакууме звук не распространяется.
Только потом, когда звезда по имени Солнце обрела свою третью спутницу, новорожденный мир заполнил хаос звуков — грохот падающих с неба камней, шипение раскаленной магмы, гул первобытного океана и рев голодного зверя, выходящего на охоту. И только через миллионы поколений бессловесной животности какой-то питекантроп, не от хорошей жизни вставший на задние лапы, изрек первое слово. «Ургх», например.
Лингвисты сломали много копий, споря, было ли это существительное или глагол. У Саши имелась на этот счет своя версия — междометие, и доказать это было легко. На первом месте для человека стоят не предметы и не действия, а его отношение к ним. Оно есть нечто первичное, базовое, следовательно, должно получить средство для выражения раньше всего остального. Итак, эмоции — положительные или отрицательные. А поскольку жизнь в те времена была не сахар, вероятным выглядит второе. Следовательно, вскрик ужаса, вздох разочарования или вопль ярости и превратился в первое человеческое слово, из которого, как из семечка, выросло могучее древо языков, обеспечив хлебом многие поколения толмачей-переводчиков.
