Он был глубок. Аккумуляторный фонарь, которым Данилов разжился совсем недавно, не помог ему разглядеть дна. Больше пятидесяти метров. Александр вспомнил, что на такой глубине вроде бы начинались скальные породы. Геолог, пожалуй, мог бы объяснить научно, а чего ждать от филолога? Саша мог представить, как это было, только приблизительно. Он знал, что подошва холмов, на которых стоял город, напоминала червивое яблоко. Под ним располагался лабиринт шахтных выработок, часть из которых после ликвидации предприятий была затоплена, часть просто брошена. Они со всех сторон окружали нетронутые целики, над которыми располагались жилые районы. Лет пятьдесят назад был случай — подработали несколько улиц, и людей пришлось спешно выселить, если не сказать «эвакуировать». На том месте образовался уголок лунного ландшафта с озерами из дождевой воды.
Здесь было то же самое, только в ином масштабе. Грабен — подсунула ему память подсказку из школьного учебника. Так назвался опустившийся по разломам участок земной коры. От немецкого «der Graben» — канава, яма, котлован. Однокоренное с «das Grab». Могила.
Он догадывался и все равно не мог поверить, хотя сознание, издеваясь, давало ему развернутое объяснение. Кинетическая энергия взрыва вызвала тектонические подвижки, температура в эпицентре вызвала возгорание угольных пластов, чудовищное давление создало эффект вакуумной бомбы. Один большой «хлоп».
Какой-то темный контур выступил из мрака по правую руку от него, метрах в сорока от ямы. Данилов отправился туда, радуясь поводу оставить между собой и бездной хоть какое-то расстояние. Ничего интересного, участок стены какой-то постройки. На полпути к ней, споткнувшись о железный обломок, Данилов матюгнулся, но тут же его язык прилип к гортани. Не отдавая себе отчета, Саша наклонился и выковырял предмет из снега. Блеснули буквы: «Тупик».
Так называлась эта часть Центрального района, рядом с железной дорогой и заводом «Электромашина», где раньше делали какую-то начинку к подводным лодкам. «Которые, надеюсь, успели отплатить супостату по полной программе. Сотней миллионов убитых минимум…» — пришла вдруг мысль в его голову. Фашистская, людоедская, но очень естественная. В последнее время его либерализм и гуманизм растаяли на глазах.
Подержав указатель несколько мгновений, Данилов разжал пальцы, и он со свистом исчез в черной яме. Как ни старался Саша услышать звук падения, бездна хранила молчание. В гулкой тишине, повисшей над бывшим городом, любой шорох должен разноситься на километры. Неужели там не было дна? Чушь, у любой пропасти оно по определению есть. Наверное, внизу лежал метровый слой снега, который поглощает все звуки. Самое логичное объяснение. После ворот в ад.
Им внезапно овладело странное чувство, словно все это уже когда-то было или будет — и не раз. И пропасть, и страх, и гнетущее ощущение чужого присутствия.
«Бежать, бежать, пока не поздно, без оглядки», — проснулся старый знакомец, внутренний голос. Саша цыкнул на него, и тот замолчал. Можно убежать. Он так всегда делал, но раньше у него было куда бежать, а теперь отступать некуда. Позади… да ничего не было позади.
Нет, не дождутся. Он в кои-то веки попробует сделать не то, чего от него ждут. Для начала взглянет страху в глаза. Окинет взором свое прошлое и только после этого повернется и уйдет. Ведь именно за этим он сюда шел.
Борясь с головокружением, парень приблизился к самому краю, к тому месту, где горизонтальная поверхность превращалась в наклонную и резко уходила вниз. Он подошел, присел на корточки и посмотрел туда. Это продолжалось всего пару секунд, но они показалась Данилову вечностью. Потом он медленно опустился на снег, в паре метров от края.
Края родного…
Он все понял. Остатки его надежды канули в такую же бездонную пропасть. В Тартарары, в Шеол, в Лимб, в Геенну огненную, как ни назови. Его захлестнуло отчаяние — запоздалое, потому что полтора месяца назад зарево над Новосибирском сказало ему обо всем красноречивее слов. Уже тогда было ясно, что идти некуда, но непостижимым образом, обманывая и отвлекая себя житейскими пустяками, Саше удавалось поддерживать искру надежды до этого дня.
Хотя какой это «день»? Черный. Тот самый, в ожидании которого люди пытались оставить что-то про запас. Как будто к этому, как к смерти, можно подготовиться.
Он смотрел вниз. Его удивляло только то, что он еще не ощущает желания спрыгнуть. Видимо, это придет позже. Время еще было.
Надо было уходить, пока не поздно, но он медлил, словно у гроба дорогого ему человека. Александр сидел и смотрел в небо, такое же темное и пустое, как яма под ногами. Как это бывает после смерти близкого человека, до него с опозданием дошло, что это произошло на самом деле. Произошло с ним, со всеми, и ничего уже нельзя изменить. Дикая усталость обрушилась на него прессом, вдавила в стылую землю. Так он и лежал, пока не перестал чувствовать холод.
После увиденного в Провале он не находил смысла продолжать. Как можно бороться с тем, что никогда от тебя не зависело? С объективной логикой истории. С тупиком, в который зашла цивилизация. С человеческой тупостью, жадностью и злобой. Против него действовали силы, определявшие ход человеческого «прогресса» и его финал. То, что он уцелел, — исключение из правил, их же и подтверждающее. Притом временное исключение.
Вдруг Данилов понял, что встал на ноги. Это его удивило, он не помнил, чтобы отдавал своему телу такой приказ. Тем не менее он стоял, и более того — шел! Медленно, незаметно приближаясь… Не помня себя от ужаса, парень попытался остановиться, но его ноги заскользили как на льду и продолжили движение.
Он застыл на самом краю, почувствовал кожей воздушные потоки, поднимавшиеся из глубины. Ему осталось сделать «маленький шажок для одного человека» навстречу зовущей бездне, нырнуть в спасительную тьму, раствориться в ней, забыть жизнь как дурной сон, будто он не рождался вовсе или родился мертвым, не шел по дороге скорбей и страданий, появившись на свет настолько не вовремя.
Всего один шаг разделял их. В тот момент Александр хотел этого истово, всей душой, но что-то ему помешало. Это была не его воля — откуда ей взяться? Что-то иное, постороннее, но очень сильное, гораздо сильнее его самого. То, что заставило отвести взгляд от манящей пропасти, а затем и повернуться к ней спиной, сделав шаг в противоположную сторону. Прочь от Провала.
Видимо, все имеет свой предел, даже отчаяние. Если слишком долго проваливаться сквозь землю, то можно просто пролететь сквозь шарик и вынырнуть с противоположной стороны. В какой-то момент падение неизбежно превратится в подъем с глубины. Если бы в человеческую психику не был заложен огромный запас прочности, то этот вид исчез бы без следа тысячелетия назад.
В этот момент Александру на плечи словно обрушилась тяжесть всех грехов мира, и у него опять подкосились ноги. Он упал у самой кромки, чудом задержавшись в расщелине среди ржавых труб и битого кирпича. От недавней легкости в ногах не осталось и следа, Саша с трудом сохранял вертикальное положение. Пудовые гири тянули его к земле и еще глубже — в землю. Как будто яма очень не хотела, чтобы он уходил.
