«Вот же глазастый черт! — с завистью подумал Седой. — Даже раньше Пашки разглядел, который сидит на носу, считай, на месте впередсмотрящего». Он вынул из-за пазухи бинокль и приложил к глазам. Плыть до берега оставалось не больше часа, а при попутном ветре — и того меньше. Эти воды считались безопасными. На подходе к бухте напасть на охотников могли только крыланы, но еще до наступления холодов гигантские птицы вместе со своими выводками подались на юг, оставив Новую Землю людям и настоящим хозяевам островов — саблезубам.
Седой все-таки забрал у Макса румпель. Привести на Заставу вернувшуюся с добычей лодку — почетное право кормщика, и он не хотел уступать его никому. Тем более, может статься, это его последний выход в море. Он тяжело вздохнул. Мысли о все ближе подкрадывающейся старости и связанной с нею необходимостью оставить любимое дело опечалили радость благополучного возвращения домой.
На Заставе тоже заметили вошедшую в бухту лодку. Весть о возвращении охотников мгновенно облетела общину, собрав на берегу едва ли не всех жителей. С радостными криками носилась по берегу детвора. Наиболее отчаянные сорванцы подбегали к самой воде, рискуя промочить ноги. За ними отдельной группкой стояли матери и отцы молодых охотников. Кроме них на берегу было много других людей, но эти несколько человек стояли отдельно. Словно невидимая стена отгородила их от остальных встречающих. На памяти Седого так было всегда. Его это не удивляло. Все потому, что другие в первую очередь думали о добыче охотников и о своем пропитании грядущей зимой, а родители — о возвращении своих сыновей.
Глядя сейчас в лица трех отдельно стоящих женщин и двух мужчин, счастливые и радостные у тех, кто уже разглядел в подплывающей лодке своего ребенка, и напряженные и взволнованные у тех, кто еще не смог это сделать, Седой отчасти позавидовал Павлу, который, как и его друг Макс, рос сиротой. Если бы парню так и не удалось выкарабкаться, каким ударом стала бы его смерть для родителей! А какого бы пришлось Юльке, если бы не Пашке, а ему, старому кормщику, косатка отхватила полноги? Рассуждая о себе, Седой нисколько не сомневался, что с такой раной он бы точно не выжил.
Он поискал глазами дочь. Вместо того, чтобы степенно стоять вместе с родителями молодых охотников, ожидающих возвращения своих детей — как-никак семнадцать лет, почти невеста, — Юлька, как коза, скакала по прибрежным камням вместе с ребятней. Ее оранжево-красная, ушитая специально по фигуре полярная куртка, ярким пятном мелькала то тут, то там. Седой поднял руку, чтобы привлечь внимание дочери, но та, видно, не заметила его жест. Зато, когда на ноги поднялся Макс, радостно замахала в ответ. Не сдержавшись, Седой сердито сплюнул под ноги, потому что плевать за борт запрещали морской устав и вековые обычаи ненцев. Все-таки надо вправить Юльке мозги. Ох, надо. Пока еще не поздно…
Когда нос лодки ткнулся в расчищенный от крупных валунов галечный пляж и зверобои стали по очереди выбираться на берег, Юлька, соблюдая приличия, вначале подошла к отцу.
— Привет, па. С возвращением, — обняв Седого, она чмокнула его в щетинистую щеку. Мазнула губами по лицу. Он едва почувствовал прикосновение. «А со своим Максом, поди, уже в засос целуется!»
Отстранившись от отца, девушка с любопытством заглянула в лодку.
— Да вы с добычей. Поздравляю. Ого, сколько мяса! Это ж какой зверюга был? Как вы с таким справились? Наверное, Макс постарался?
И бросила-таки на зверобоя быстрый лукавый взгляд. Седому этот взгляд очень не понравился.
— Он, — нехотя ответил кормщик.
— Трудно пришлось? А почему задержались? Мы вас еще вчера ждали.
Как же, «вас»! Небось, только по Максу своему соскучилась.
— В шторм попали.
— Правда? — удивилась Юлька. — А здесь все тихо было. Вообще ни одного облачка. И небо яркое-яркое. Я в это время такого никогда не видела. Надо у дяди Вани спросить, к чему бы это?
Раздражение Седого усилилось. Он сердито дернул дочь за рукав:
— Чего его спрашивать? Вечно порет всякую чушь, а ты и уши развесила, будто девчонка сопливая.
— Пап, ты не прав. Дядя Ваня много о Севере знает.
— Да что он знает?! — взорвался Седой. — Пересказывает старые ненецкие легенды, в которых сам ни черта не смыслит! Да еще и перевирает их как попало!
Вокруг образовалась тишина. Последние слова слышали все. Ладно бы только Ванойта — черт с ним! Так еще и охотники со своими родными, и просто любопытные, собравшиеся возле лодки, чтобы взглянуть на добычу. Седой понял, что перегнул палку. Юлька это тоже поняла.
— Папа, пойдем домой. Охота была трудной, да еще шторм. Тебе надо отдохнуть.
«Скажи еще, что отец стар для такого дела!» — гневно подумал Седой и, когда дочь попыталась увести его с пляжа, вырвал руку.
— Некогда мне отдыхать. Лодку нужно разгрузить и Карпу доложить, как все прошло.
— А когда вернешься?
— Не знаю. Дел много.
Седой демонстративно повернулся к дочери спиной и поискал глазами старого друга. Того уже должны были известить о возвращении бригады охотников, однако среди встречающих его не оказалось. Кормщик перевел взгляд в глубь берега и сразу обнаружил того, кого искал. Карп резво шагал к пляжу со стороны командного пункта, где еще с довоенных времен располагался рабочий кабинет начальника заставы.
* * *
Вопреки всеобщему ликованию конец разговора получился совсем нерадостным. Отец отчего-то рассердился, а Юля так и не поняла, чем его расстроила. Но это несильно опечалило ее. С возрастом отец стал раздражительным, и подобные срывы у него уже случались. Хотя прежде на людях он старался сдерживать себя.
«Ничего, — успокоила себя девушка. — Главное: жив и здоров. Это просто усталость. Отдохнет, успокоится и придет в норму». Жизнь горстки людей на продуваемом ветрами скалистом берегу в окружении беспощадных северных чудовищ ежедневно дает куда более серьезные поводы для беспокойства, чем грубые высказывания одного из них по отношению к другому. Тем ценнее редкие поводы для радости.
Улыбаясь, Юля подошла к Максиму.
— Привет! Папа сказал, ты опять отличился?
Вокруг возвратившейся охотничьей лодки собралось множество людей, поэтому приходилось выбирать выражения, чтобы случайно не выдать себя.
— Было дело…
Макс тоже старался не показывать окружающим своих чувств. Причем у него это получалось совершенно естественно и непринужденно — Юля даже немного расстроилась. Вот и сейчас он лишь приветливо кивнул ей и снова повернулся к своему другу Пашке, который никак не мог выбраться из лодки. Не навидался с ним что-ли?
Опираясь на плечо Максима, Пашка перебросил через борт обмотанную окровавленными бинтами ногу. У Юли волосы на голове зашевелились от ужаса, когда она увидела потемневшую от крови повязку.
— Паша, что с тобой?!
— На ревуна нарвались, — ответил за друга Макс.
