«Вот он, мой последний перекресток», — подумал Харон, разглядывая залитый золотом осенний парк.
Апологет сидел на скамейке, не в силах даже пошевелить рукой. Он мог только поворачивать голову и смотреть. Смотреть, как медленно сыплется на землю «желтый снег». В этом мире хотелось остаться навсегда. Где-то там, вдалеке, играл его сын. Харон слышал раздраженный голос жены, покрикивавшей на расшалившегося мальчишку, чтобы тот не подходил близко к проезжей части. Они были рядом, но проклятое оцепенение не позволяло подойти, окликнуть, хотя бы махнуть рукой, чтобы привлечь внимание. Раньше было по-другому. Почему же сейчас все изменилось? Почему его не пускают к ним? Хотя бы подойти ближе. Снова взглянуть. Он больше не станет делать попыток прикоснуться к жене, он просто посмотрит. Лишь бы еще раз увидеть ее лицо и лицо сына.
Какой же это перекресток, если он не может сделать выбор? Не может пошевелиться. Осенние листья кружились вокруг, сворачиваясь в маленькие желтые воронки. Издалека доносился детский смех, привычно гудел несуществующий город.
«Да ведь это же парк имени Шевченко», — неожиданно для себя понял Харон. Такой, каким он помнил его еще до Катастрофы. Место, где они часто гуляли с женой и сыном, потому что жили в доме напротив. Окна квартиры как раз выходили на здание оперного театра.
А вокруг царила осень. Осень, которой он так и не успел признаться в любви. Осень, которой уже никогда не будет. Осень, которая живет только внутри него и умрет навсегда вместе с ним.
Следовало сделать выбор. Харон опустил глаза, увидев у своих ног два предмета. Мгновение назад их не было рядом со скамейкой. Справа лежал пистолет, та самая «Гюрза» из реального мира, которая пока что так ни разу и не выстрелила. Слева в листве валялась детская игрушка сына — забавный пушистый зверек. Харон помнил, что внизу на подставке имелась кнопка, нажав которую можно было услышать тихое жалобное мяуканье.
— Что за нелепость… — прошептал апологет, чувствуя, как невидимая сила постепенно отпускает одеревеневшее тело.
Кто-то или что-то предлагало ему сыграть в безобидную на первый взгляд игру. Иначе перекресток не отпустит его. На этот раз — нет. Потому что все поблажки давно уже закончились. Отныне он не сможет посещать это место «бесплатно». Сегодня ему придется платить. Наконец-то Харона ставили перед выбором. Всего лишь два варианта. Два непредсказуемых пути. Один путь вернет душевное спокойствие, отпустит призраков, закроет навсегда дорогу в это удивительное место. Второй путь — путь смерти и крови, то, чего страстно желает жуткое потустороннее нечто, которое уже давно играет с ним.
Харон наклонился, касаясь пальцами холодного металла оружия.
Харон сделал свой выбор.
Смерть для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженным…
* * *
— Глеб Валентинович? Глеб?! — Жданов нещадно тряс апологета за плечи. — Если он отрубится, нам всем крышка. Глеб, да очнись же ты! Зинчук, Доценко, плесните-ка на него еще воды.
— Да не помогает, товарищ майор…
— Я сказал, плесните!
— Не надо воды, — Харон открыл глаза.
— Глеб, слава богу!.. — раскрасневшийся Жданов нервно вытирал вязаной шапкой мокрое лицо. — Что с тобой, ты болен?
— Да нет, все в порядке… — попытался улыбнуться апологет. — Со мной такое иногда бывает. Это все от переутомления. Стар я стал для таких забегов. То, что произошло за несколько последних дней… Я даже не могу точно сказать, что из этого было на самом деле, а что нет.
Молчавшие бойцы мрачно рассматривали апологета.
«Наверное, решили, что я спятил», — подумал Харон, оглядываясь по сторонам.
Он снова оказался в метро. Знакомая станция. Завод имени Малышева. Рифленый, разбитый на ромбы потолок, напоминающий грубую чеканку по металлу. Квадратные мраморные колоны. На стенах белая плитка-чешуя. Вокруг костра, пылающего по центру перрона, в живописных позах лежат блестящие от крови туши мутантов.
Апологет вопросительно посмотрел на Жданова:
— Что здесь произошло?
— Небольшая бойня, — ответил майор, прикуривая от старой бензиновой зажигалки. — Едва прорвались. Твари не рискнули сунуться за нами на поверхность — знали, что там охотничьи владения Лилит.
— Что это за существо?
— Лилит? Да шут его знает… — поморщился Жданов. — До сих пор не могу поверить, что мы спаслись.
— Я видел обнаженную женщину…
— Ну да, мы тоже ее видели. На самом деле это лишь часть тела монстра, особый орган-приманка. Я как-то читал одну занятную книжку… там рассказывалось об уродливых хищных рыбах, живущих на самом дне океана в кромешной тьме. Так вот у этих страхолюдин имелся особый охотничий орган, этакий светящийся шарик на удочке. Дурные рыбешки плыли на яркий свет, и их тут же пожирала огромная зубастая пасть.
— Я тоже слышал о таких, — кивнул Харон. — Непонятно только одно: каким образом нам известно о Лилит, если после встречи с ней никто не выживает.
— Очередной миф, — пожал плечами майор, метко запуская окурок в пылающий костер. — Мы — наглядное подтверждение того, что от нее вполне можно сбежать. Значит, были и другие, хотя для большинства эта встреча наверняка оказалась последней.
— Как вы узнали, где меня искать?
— Долго рассказывать… — поморщился Жданов и, перехватив поудобней автомат, коротко бросил остальным бойцам: — Рассредоточиться по перрону. Контролировать выходы из туннелей.
— Так ведь с нами апологет… — робко возразил кто-то из лимбовцев.
— Это приказ!
Бойцы безропотно разошлись в стороны.
— Мы шли за тобой, Глеб, до самой базы вудуистов… Кстати, ничего, что я перешел на «ты»?
— Нормально, майор, — улыбнулся Харон. — После всего пережитого мы теперь как братья. Продолжай.
Кивнув, Жданов закурил по-новой.
— Слышали крики, но когда пришли на саму станцию, все уже было кончено. Нас встретила пустота. Думали, ты погиб, но сигнал радиомаяка говорил об обратном.
— Маяка?
— Ну а ты как думал? Слабенький, конечно, да и приемник у нас не ахти, поэтому было важно постоянно находиться на определенном расстоянии от источника сигнала. Немного отстанешь, и сигнал пропадает.
— А где же сам маячок, если не секрет?
Майор хитро прищурился:
— В рукоятке «Гюрзы»!
— Ай да Шмелев! — хлопнул в ладоши апологет. — Ай да старый лис! А я-то все думаю, отчего он так расщедрился? Прямо соловьем заливался, когда в подробностях описывал свой смертоносный подарок. Так значит, пистолет бутафорский?
— Нет, что ты, — второй окурок полетел в костер следом за своим горемычным собратом. — Пушка настоящая, просто немного переделанная нашими умельцами. Немного укоротили обойму, но ты не специалист, так что вряд ли бы заметил. Хотя специалист бы тоже внимания не обратил. Да и не осталось в нашем городе подобных спецов. Шмелев, пожалуй, последний.
