Мэтью поднялся на ноги и уверенно крикнул:
— Слушайте!
Его голос заглушил все прочие. Ближайшие индейцы отпрянули, вытаращив глаза от испуга. Дети спрятались за матерей, и даже самые свирепые воины застыли неподвижно при звуках языка белого человека.
— Где мой друг? — спросил Мэтью. — Ecouter! Ou c’est mon ami?
Никто не ответил.
Он оглядел обращенные к нему лица.
— Кто-нибудь здесь говорит по-английски? Инглиш?
Его начала разбирать злость.
Все молчали. Наконец из толпы раздался визгливый голос, произнесший что-то вроде: «Ха ака ну ииигиш!»
В следующее мгновение все взорвалось ликующими воплями, от радостного смеха крыша могла бы взлететь и умчаться вихрем, не будь она слишком хорошо прибита.
И по этому взрыву шума Мэтью понял, что над ним издеваются, что никто здесь не знает ни английского, ни французского, и пока он тут стоит на потеху публике, Грейтхауз, возможно, умирает. И вопреки требуемому мужеству слезы выступили у него на глазах, а индейцы принялись скакать вокруг, и смех их взлетал к потолку вместе с дымом. Мэтью испугался, что все пропало.
Глава пятнадцатая
— Прекратите! — крикнул он, но веселый карнавал индейцев набирал силу. Мэтью покраснел от гнева. По работе у магистрата он немножко сталкивался с голландским, и сейчас попробовал высказаться на этом языке: — Einde bet!
Никакого результата — лишь очередной взрыв смеха. Из толпы вдруг выпрыгнул воин миниатюрных размеров, приземлился слева от Мэтью, и пока этот комедиант в оленьих шкурах надувал щеки, прыгал и изображал мычание лягушки-быка, Мэтью подумал, что сейчас от рева публики рухнут стены. Вот таким кваканьем, сообразил он, они воспринимают речь белого человека. В любое другое время его бы это заинтересовало, но сейчас — бесило.
И тут он понял, что кто-то к нему приближается. Понял потому, что толпа раздавалась, пропуская этого кого-то, а там, где не успевала раздаться, появлялась пара мощных рук и раскидывала индейцев в обе стороны. Потом человеку-лягушке достался пинок в зад, отбросивший его в сторону ближайшего куста, и перед Мэтью предстала массивная женщина в оленьих шкурах, с седеющими волосами и в ожерельях из звериных клыков. Она стояла подбоченившись и поглядывала на Мэтью недобрым взглядом. Он понятия не имел, что сейчас произойдет, но вопреки тому, что ему на самом деле хотелось сделать — а хотелось рухнуть на колени и просить милости, — он встал потверже и даже сумел выпятить подбородок, как актер, изображающий непокорность.
Крупная женщина оглядела его с головы до пят, издала горловой звук, похожий на ворчание медведя, и повернулась лицом к толпе. Если кто-то еще кричал и смеялся, ее голос в следующий миг решительно положил этому конец, заткнув рты всем. Мэтью подумал, что таким голосом можно и двери вышибать. Другие индейцы просто заткнулись, а некоторые молодые воины даже хлопнулись наземь, демонстрируя повиновение, сгорбившись и нагнув головы, будто слова этой женщины били плетью. Мэтью понятия не имел, что она говорит, но было ясно, что она вталкивает им в уши огонь самого дьявола. Если во время ее тирады кто-то шевелился, она тут же отыскивала нарушителя взглядом черных глаз, и тот припадал к земле, как дрожащий пес.
Закончив внушать страх божий своему народу, женщина снова обратила внимание на Мэтью и посмотрела на него так, будто взглядом перемалывала в пыль. По прошествии некоторого времени, в течение которого он отнюдь не рассыпался, женщина выкрикнула команду, и вперед вышел воин устрашающего вида, с зигзагами красной и синей татуировки на щеках, подбородке, руках и ногах. Этот человек приблизился и сказал Мэтью прямо в лицо:
— Иггиш дём.
Повернулся и пошел прочь. Мэтью поступил именно так, как сказано. При этом ему пришлось пройти мимо огромной индианки, и та зашипела, как плевок на сковородке. Мэтью это понял как выражение мнения о нем и о его соплеменниках.
Снаружи ждала еще одна толпа индейцев и их животных. Крики и что-то вроде приветственного улюлюканья взлетели к небесам, но быстро были прекращены сопровождающим, который разразился тирадой так же, как до него великанша, да еще подчеркнул ее, стуча себя ладонью в грудь и кулаком по ладони. Что бы он ни говорил, интонации были властные, потому что не успел он закончить, как все отвернулись и начали расходиться по своим делам, будто Мэтью перестал существовать.
— Дём-дём! — сказал ему воин и жестом велел идти. Мэтью шел через деревню как призрак. Несколько раз он поймал взгляды рассматривающих его детей и молодых женщин, коричневая псина пристроилась и бежала рядом, неистово лая, пока воин не прикрикнул, и тут же появился мальчик, зажавший собаке пасть рукой. Но больше ничего движению Мэтью не мешало.
Деревня оказалась немаленькая — длинные дома стояли один за другим. Мэтью насчитал тридцать четыре, разного размера. В самых больших, в каждом, могла бы поместиться сотня индейцев. Женщины возились с младенцами, а под навесами работали мужчины — строили березовые пироги, кололи дрова, точили ножи и копья. Оживленная производственная деятельность, которую он видел вокруг, — плетение корзин и одеял, лепка глиняных горшков, скобление шкур и распяливание их на деревянных станках, да и само число жителей деревни наводили на мысль, что здесь у племени Нью-Йорк. На задах деревни черная стена открывалась на большое озеро, входившее, очевидно, в речную систему Раритана. Рядом с озером виднелись кукурузное поле, сад на холме и ряды овощных посадок. Действительно целый мир.
— Где мой друг? — обратился Мэтью к сопровождающему. — Тот, который ранен. Где он?
Ответа не последовало, и пришлось Мэтью смириться с молчанием. В конце концов дорога привела к скромному жилищу, крытому корой, стоящему возле восточной стены деревни. Воин поднял руку — Мэтью понял этот жест как «стой на месте». Стайка ребятишек, следовавших на расстоянии, осторожно подвинулась еще на пару ярдов вперед и остановилась, внимательно наблюдая. Воин что-то крикнул на своем языке в сторону дверного проема, завешенного оленьей шкурой. Из дыры в крыше поднимался дым, показывая, что внутри кто-то есть, но никто не вышел. Воин поднял с земли длинную палку, подался вперед, чтобы отвести шкуру в сторону, и крикнул еще раз — тоном грубого приказа.
Резко высунулась коричневая рука, схватила палку, вывернула ее из руки воина, отчего он сам и группа детишек бросились бежать так, будто сам дьявол высунулся из темной двери. Мэтью в первый момент тоже хотел было броситься прочь, но остался на месте. Он сегодня уже встречался с Сатаной, а мелкие дьяволы Слотеру не чета.
Из-за шкуры вышел индеец и уставился на пришельца глазами, похожими на черные кремни. Ростом он был с Мэтью, старше года на три-четыре, хотя у туземцев возраст определить трудно. Голова выбрита, только оставлена прядь на черепе, но нет ни убора из перьев, ни шапочки, которые Мэтью видел на других. Татуировок на лице не наблюдалось, зато шея и грудь под распахнутой оленьей шкурой были покрыты шрамами от царапин и уколов, более напоминающими следы самоистязания, чем какие-либо символы. На запястьях и над локтями вытатуированы синие кольца. Худощавый, пожалуй, даже тощий, все ребра наружу и круги под глазами. Одет в обычный килт, штаны и мокасины, на шее — деревянный тотем на кожаном шнурке. Мэтью показалось, что это фигура двуглавого человека.
