Индеец посмотрел туда, куда ушли остальные. Виден был ястребиный профиль, широкие скулы на угрюмом лице. Потом смерил Мэтью взглядом и сказал:
— Англичанин.
— Да! — Мэтью обрадовался, услышав это слово, сказанное почти с родным нью-йоркским произношением.
— Это из-за вас такой шум поднялся?
— Из-за меня. Мой друг ранен, можете мне помочь его найти?
— Он здесь?
— Да, но я не знаю, где.
— Хм. — Черные брови незнакомца приподнялись. — Как именно ранен?
— Ножом. В спину.
— Руки у вас. — Индеец показал палкой, которую держал в руке. — У них вид нехороший.
— Меня волнуют не они, а мой друг.
— Значит, он настоящий друг, потому что болеть ваши руки должны очень сильно. Что произошло?
— Это не важно. Я просто хочу знать, где он. Его зовут Хадсон Грейтхауз.
— Понимаю. — Индеец кивнул. — Если он здесь, то он у сестер милосердия.
— Отведите меня туда!
— Нет, — ответил индеец, — не отведу. Сестры не любят, чтобы им мешали во время работы, — объяснил он, увидев на лице гостя отчаяние. — Лучше их оставить в покое. У вас имя есть?
— Мэтью Корбетт.
— Не желаете ли зайти в мой дом и выпить чаю, Мэтью Корбетт?
— Чаю?
— Дурная привычка, которую я подцепил в Лондоне, — объяснил индеец. Он выбросил палку и отвел в сторону оленью шкуру. — Заходите. Отклонять вежливое приглашение — дурной тон.
Он ждал, пока Мэтью пытался разобраться, в какой же это фантастический сон он попал и когда наконец проснется. А Мэтью потихоньку начинал чувствовать боль от обожженных веревкой ладоней, от истертых о камни ног. Отбитое левое плечо ощущалось мертвым грузом. Но сильнее всего была ошеломляющая усталость в сочетании с глубоким горем. Если бы не он, Грейтхауз не лежал бы где-то умирающий, а может, уже умерший, и, что хуже всего, Слотер не был бы на свободе. Но сейчас необходимо от этого отвлечься и сосредоточиться на происходящем, а потом понять, как пережить то, что ждет еще впереди.
— Спасибо, — ответил Мэтью и вошел в жилище индейца.
В очаге посреди хижины тлели дрова. Вокруг виднелись предметы обыденной жизни: лежанка, деревянная стойка с одеялами, звериные шкуры, одежда, деревянные миски и глиняные чашки, ведро из коры и прочие необходимые вещи. Мэтью заметил несколько копий, два лука и колчан со стрелами возле стены. Конечно, этот человек охотится, иначе бы он не выжил. Но почему он живет здесь один, явно без жены и детей?
В каком-то смысле Мэтью получил ответ на этот вопрос, когда индеец уселся по-турецки перед огнем, разлил черную жидкость из деревянного горшка по глиняным чашкам и спокойно спросил:
— Вы безумия не боитесь?
— Простите?
— Безумия, — повторил индеец. — Я безумен.
— Нет, — ответил Мэтью уверенно, хотя слегка настороженно. — Не боюсь.
— Это хорошо. — Индеец протянул ему чашку. — Здесь все боятся. Вот почему я… — Он посмотрел вокруг, наморщив лоб в поисках слова. — Изгой, — закончил он. — Или почти изгой. Скоро буду совсем, потому что мне все хуже. Пейте, пейте. Как говорят у вас на родине, ваше здоровье!
Он поднял чашку в подобии тоста, поднес к губам и выпил.
Мэтью последовал его примеру, но, едва сделав только глоток, подумал, что сейчас у него подкосятся колени — это действительно был английский чай, но такой горькой и крепкой заварки Мэтью никогда не пробовал. Наверное, в этом вареве еще рыбьи головы и медвежьи яйца. Мэтью закашлялся, отплевываясь, глаза налились слезами, и он отвел чашку почти на расстояние вытянутой руки.
— Извините, что без сахара, — сказал индеец. — Как, можно пить?
Мэтью снова зашелся в кашле. Но, несмотря на горький вкус, он почувствовал, как разливается выпитый заряд по жилам, будто в этом чае одним из ингредиентов был порох.
— Да, вполне, — ответил он.
— Я его вымениваю на фактории в Бельведере. — Индеец налил себе вторую чашку и выпил. — Вы чай вспоминаете, когда думаете о родине?
— Я родился здесь, — ответил Мэтью, когда язык вновь начал повиноваться ему.
— Да, и я тоже. А ведь мы могли бы быть братьями, правда?
На это Мэтью не знал, что ответить, и сделал еще один глоток этого пойла из чашки.
— Как вас зовут? — спросил он.
Индеец издал нечто напоминающее шум призрачного ветра в зимнем лесу.
— На вашем языке это значит: «Прохожий По Двум Мирам».
— Вы прекрасно говорите по-английски.
— Спасибо. Этот язык нелегок в изучении. У меня все еще бывают трудности. Но здесь я говорю лучше всех, вот почему мне и позволено остаться. — Он напряженно улыбнулся — на иссушенном лице улыбка казалась гримасой. — Я в Лондоне сошел с ума. Понимаете?
Мэтью не понимал, но решил эту тему не развивать. Он наклонился и поставил чашку рядом с очагом. Не слишком близко, а то вдруг взорвется.
— Мне нужно найти моего друга.
— Вам нужно что-то сделать с руками. Иначе завтра вы ими не будете владеть.
— Моего друга, — повторил Мэтью. — Если он умрет…
Он не договорил. Но Прохожий-По-Двум-Мирам, глядя в упор черными суровыми глазами, так просто отпускать его не собирался.
— Если он умрет — то что?
— Если он умрет, виноват буду я.
— Каким образом?
— Мы везли арестанта в Нью-Йорк из Вестервика. Это был очень опасный человек по фамилии Слотер. Из-за одной вещи, которую я сделал… или точнее не сделал, Слотеру удалось ранить моего друга и сбежать. — Мэтью провел рукой по волосам, едва ощущая покалывания содранной кожей. — Он убийца. Подумать страшно, что он способен натворить.
Прохожий кивнул с бесстрастным лицом.
— Тогда скажите мне, о ком вы более всего горюете? О себе — из-за вашей ошибки, о вашем друге — из-за его ранения, или о других?
— О каких других?
— Ни в чем не повинных, — ответил Прохожий. — Тех, которых этот ваш Слотер может убить.
И вот это оно и было. Главная правда, суть страдания Мэтью, проницательно открытая человеком, которого в Нью-Йорке назвали бы дикарем. Потому что Мэтью еще по пути в деревню из Форт-Лоренса понял, что смерть Грейтхауза будет лишь первой в цепи многих от рук Слотера. Он проклинал свои глупость и жадность, мелочность и тщеславие. Проклинал черный кожаный мешок с печатью в виде осьминога, и проклинал золото, что так ярко блеснуло ему в глаза там, в усадьбе Чепела. У него было чувство, будто он угодил в капкан, расставленный так уверенно, как если бы это запланировал профессор Фелл. В такие ловушки, понял теперь Мэтью, попасть очень легко, но адски дорого приходится платить за то, чтобы из них выбраться.
