Он нашел дверцу печки и открыл ее; внутри несколько углей догорели до пепла, и последние красные угольки сверкали, как тигриный глаз.
Он продолжил обход служебного вагона, почти опрокинув стопку одеял, лежащих в углу, и вернулся обратно к столу. Его глаза привыкли к тусклой желтой темноте, образованной закрытыми окнами вагона, и он обнаружил подсвечник с наполовину сгоревшей свечой. Рядом была коробка спичек. Он чиркнул одной и зажег фитиль свечи.
Свон увидела на столе то, что оказалось карандашами для бровей и губной помадой. Завитой рыжий парик висел на подставке для париков. Перед складным металлическим стулом стоял деревянный ящик размером с коробку для обуви, украшенный замысловато вырезанными ящерицами. Их крошечные глаза были сделаны из ограненного стекла и сверкали в свете свечи. Рядом с койкой Джош нашел открытую упаковку собачьей еды «Греви Трейн» и пластиковый кувшин, из которого плеснула вода, когда он задел его ногой.
Свон подошла ближе к плите. На стенной вешалке висели яркие костюмы с блестками, огромными пуговицами и свободно висящими отворотами. Там была груда газет, дрова и подготовленные для печи угли. Она посмотрела в дальний угол, где лежала стопка одеял. Но кроме них там было что-то еще сверху; что-то, полуприкрытое одеялами.
— Джош? — она указала. — Что это?
Он поднял подсвечник повыше. Свет упал на неподвижную улыбку на клоунском лице.
Сначала Джош испугался, но потом до него дошло, что это такое.
— Кукла! Кукла в человеческий рост!
Она сидела с белым гримом на лице и ярко-красными губами, зеленый парик был на ее скальпе, и веки ее были закрыты. Джош наклонился вперед и ткнул ее в плечо.
Его сердце заколотилось.
Он осторожно дотронулся до щеки манекена и стер немного грима. Под ним было желтоватое тело.
Труп был холодным и окоченевшим, и был мертв по меньшей мере два или три дня.
За их спинами дверь вагона внезапно распахнулась, впуская внутрь вихрь пыли.
Джош повернулся, шагнув вперед Свон, чтобы заслонить ее от кого бы то ни было — или чего бы то ни было — зашедшего внутрь. Он увидел стоящую возле двери фигуру, но залетевшая пыль, попавшая в глаза, ослепляла его.
Фигура колебалась. В одной руке у нее была лопата. Долгая, натянутая тишина, а потом мужчина в дверях сказал:
— Здасьте, — протяжно, с западным акцентом. — Вы, ребята, давно здесь? — Он закрыл дверь, которой хлопала буря. Джош осторожно наблюдал, как он шел через вагон и его ковбойские сапоги стучали по настеленному досками полу, прислонил лопату к стене. Потом человек развязал повязки, прикрывавшие его нос и рот. — Ну? Вы двое умеете разговаривать по-английски, или мне придется вести разговор самому? — Он молчал некоторое время, потом ответил сам себе высоким, притворным голосом: — Да, сэр, мы, конечно, говорим по-английски, но наши глазные яблоки готовы выкатиться из орбит, и если мы пошевелим языками, то глаза вылетят как жареные яйца. — Он произнес это «ийайца».
— Мы можем говорить, — ответил Джош. — Просто…
Вы удивили нас.
— Думаю, что да. Но когда в последний раз я выходил за дверь, Лерой оставался здесь один, так что я сам немного удивился. — Он снял свою ковбойскую шляпу и встряхнул ее. Пыль хлынула в воздух. — Это Лерой. — Он указал на клоуна в углу. — Лерой Сеттервейт. Он умер пару ночей назад, и он был последним из них. Я копал для него могилу.
— Последним из них? — переспросил Джош.
— Да. Последним из циркачей. Один из лучших клоунов перед вашими глазами. Он мог заставить ухмыляться каменные стены. — Он вздохнул и пожал плечами. — Ну, теперь все это кончилось. Он был последним из них — не считая меня, конечно же.
Джош шагнул к мужчине и поднес свечу так, чтобы осветить его лицо.
Мужчина был худым и высоким, его тощее, серое лицо было такое длинное и узкое, будто сжатое в тисках. Светло-коричневые кудрявые волосы свисали с высокого лба почти до густых темных бровей; глаза под ними были большими и подвижными, оттенка между ореховыми и топазовыми. Нос был длинным и тонким, но главной частью лица был рот: губы полные и словно резиновые складки плоти, способные на удивительные гримасы и ухмылки. Джош не видел таких губ с тех пор, как его обслуживал большеротый басовитый официант в ресторане в Джорджии. На нем также был пыльный пиджак из грубой хлопчатобумажной ткани, явно сильно поношенный и не приводимый в порядок, темно-синяя фланелевая рубашка и джинсы. Живые, выразительные глаза передвинулись с Джоша на Свон, задержались на несколько секунд, потом вернулись к Джошу.
— Мое имя — Расти Витерс, — сказал он. — А теперь — кто вы такие и как вы здесь оказались?
— Меня зовут Джош Хатчинс, а это — Свон Прескотт. Три дня у нас не было еды или питья. Вы можете помочь нам?
Расти Витерс кивнул на пластиковый кувшин.
— Вы можете помочь себе самим. Это вода из ручья в паре сотен ярдов от дороги. Не могу сказать, насколько она чистая, но я уже пью ее уже около… — Он нахмурился, подошел к стене и нащупал отметки, которые царапал на ней своим перочинным ножом. Он провел по ним пальцем. — Сорок один день, ни дать, ни взять.
Джош открыл кувшин, понюхал его и сделал пробный глоток. Вода отдавала нефтью, но в остальном все было в порядке. Он глотнул еще и передал кувшин Свон.
— Единственная еда, которая у меня осталась — «Греви Трейн», — сказал Расти. — У Фелла с женой был номер с собаками. Французские пудели, прыгающие через обручи. — Он шлепнул ковбойскую шляпу на красный парик, подтащил складной стул, повернул его и уселся, скрестив руки за спиной. — Ну и дела были, скажу я вам. Поезд прекрасно спокойно шел, но в одну минуту небо стало похоже на внутренность печной трубы, а ветер стал швырять машины прямо на железнодорожные пути. Мы повернули было обратно в Оклахому, но черт побери, все было бесполезно. — Он потряс головой, прогоняя воспоминания. — У вас есть сигареты?
— Нет, к сожалению.
— Черт! Я готов сейчас хоть съесть целую пачку!
Он сузил глаза, молча изучая Свон и Джоша.
— Вы выглядите так, как будто за вами гнались несколько дюжин быков Брахмы. Вы ранены?
— Нисколько, — сказал Джош.
— Что вообще происходит? За сорок один день по этой дороге больше не прошло ни одного поезда. Только пыль продолжает дуть. Что происходит?
— Ядерная война. Я думаю, бомбы падали и где-то здесь. Наверное, первыми разбили города. От того, что мы видели далеко отсюда, я не думаю, что здесь многое осталось.
— Да. — Расти кивнул, его глаза были безучастными. — Я так и предполагал. Через несколько дней после аварии я и кое-кто из остальных пошли, пытаясь найти помощь. Ну, пыль была намного гуще и ветер сильнее, и мы прошли около пятидесяти футов, прежде чем все же вернулись назад. Итак, мы решили ждать. Но буря не прекратилась, и никто не пришел. — Он уставился в окно. — Ники Ринальди, укротитель львов, и Стен Тембрелло решили пойти по путям. Это было месяц назад. У Лероя начался запой, и поэтому я остался здесь с ним и Роджером — понимаете, все мы были клоунами. Три мушкетера. О, мы ставили хорошее шоу! Мы действительно заставляли всех смеяться! — Внезапно его глаза заслезились, и он смог снова заговорить только через минуту. — Ну, — сказал он наконец, — я и остальные, кто остался, начали копать могилы. Крушение убило много народу, и повсюду были мертвые животные. Мертвый слон лежал прямо на железнодорожных путях, но сейчас он весь высох. Вы не можете поверить, что это был за запах! Но у кого, черт побери, хватит силы выкопать могилу для слона? Мы устроили настоящее цирковое кладбище не слишком далеко отсюда, — он неопределенно кивнул направо. — Земля становится заметно мягче, стоит отойти от путей. Я хотел найти что-нибудь из моих приспособлений и я отправился сюда вместе с Лероем, Роджером и еще другими. Нашел мою косметику. — Он дотронулся до деревянного ящичка с резными ящерицами. — А так же нашел мой волшебный пиджак. — Палец согнулся по направлению к вешалке, где висела одежда. — Я не был слишком сильно ранен. Только синяки на синяках, всего лишь. — Он поднял свою большую верхнюю губу, чтобы показать, где был выбит передний зуб. — Но со мной все было в порядке. Потом… Потом все стали умирать.
