Но это было нечто другое, узкий длинный цилиндр. Он взял его обоими руками и пальцами прошелся по нему.
Нет, это не банка, подумал он. Нет, не банка. Боже мой, о, Иисусе!
Это был фонарик и, судя по весу, в нем были батарейки. Большим пальцем нашел кнопку. Но не решался нажать ее, потом закрыл глаза и прошептал:
— Пожалуйста, пожалуйста. Пусть он еще работает. Пожалуйста.
Он сделал глубокий вздох и нажал кнопку.
Ничего не изменилось, ощущение света на его закрытых веках не появилось. Джош открыл глаза и посмотрел в темноте. Фонарик был бесполезным.
На мгновение ему захотелось смеяться, но потом лицо его исказилось от злости и он крикнул:
— Чтоб тебя черт побрал!
Он уже отвел руку назад, чтобы разбить фонарь на куски об стену.
Но в ту секунду, как Джош был готов швырнуть его, фонарь вдруг мигнул и на его лампочке появился слабый желтый огонек, однако Джошу он показался ярчайшим, самым чудесным светом. Он чуть не ослепил его, но затем мигнул и снова погас.
Он яростно затряс его, свет играл в игрушки, вспыхивая и погасая снова и снова. Тогда Джош просунул два пальца под треснувшую пластмассовую линзу к крошечной лампочке. Осторожно, дрожащими пальцами, он слегка повернул лампочку по часовой стрелке. На этот раз свет остался: смутный, мерцающий, но все-таки свет.
Джош опустил голову и заплакал.
ГЛАВА 22
ЛЕТО ЗАКОНЧИЛОСЬ
Ночь застала их на Коммунипо Авеню на развалинах Джерси-Сити, прямо к востоку от Ньюаркского залива. Они нашли костер из обломков, горевший внутри здания без крыши, и Сестра решила, что в этом месте они сделают привал. Стены здания защищали от холодного ветра, и тут было много горючего материала, чтобы поддерживать костер до утра; они сгрудились вокруг костра, потому что уже в шести футах от него было как в морозильнике.
Бет Фелпс протянула руки к огню.
— Боже, как холодно! Почему так холодно? Ведь еще июль!
— Я не ученый, — отважился Арти, сидевший между ней и латиноамериканкой, но я думаю, что взрывы подняли столько пыли и мусора в воздух, что из-за этого с атмосферой что-то произошло — искривление солнечных лучей или что-то в этом роде.
— Я никогда…
Никогда раньше так не мерзла! — Зубы у нее стучали. — Я просто не могу согреться!
— Лето закончилось, — сказала Сестра, роясь в своей сумке. — Думаю, что лета теперь не будет.
Она вытащила ломтики ветчины, намокшие остатки хлеба и две банки анчоусов. В ее сумке, заметно пострадавшей от воды, были еще и другие вещи, найденные сегодня: маленькая алюминиевая кастрюля с пластмассовыми ручками, маленький нож с заржавленным лезвием, банка растворимого кофе и одна толстая садовая перчатка без двух отгоревших пальцев. На дне лежало стеклянное кольцо, которое Сестра не вынимала, не трогала с того момента, как они выбрались из туннеля. Она берегла это сокровище, чтобы рассматривать его и касаться, на будущее, как самый сладкий кусок, оставляемый напоследок.
Никто из них не заговаривал о Голландском туннеле. Он казался будто бы таинственным кошмаром, чем-то, что им хотелось забыть. Но теперь Сестра чувствовала себя сильнее. Они прошли через туннель. Они могли теперь пройти через подобное и в другую ночь, и в другой день.
— Берите хлеб, — сказала она им. — Вот. Не налегайте на ветчину.
Она жевала намокший кусок хлеба и наблюдала, как ест латиноамериканка.
— У тебя есть имя? — спросила Сестра.
Латиноамериканка смотрела на нее без интереса.
— Имя.
Сестра сделала в воздухе, как будто писала.
— Как тебя зовут?
Латиноамериканка была занята тем, что рвала ломтик ветчины на маленькие, на один глоток, кусочки.
— Может, она тронутая? — сказал Арти. — Понимаете, может, потеря ребенка сделала ее тронутой? Как вы думаете, такое может быть?
— Может, — согласилась Сестра и проглотила хлеб, отдававший на вкус пеплом.
— Думаю, что она пуэрториканка, — гадала Бет. — Я собиралась заняться изучением испанского в колледже, но потом занялась музыкой.
— А что ты… — Арти запнулся.
Он слабо улыбнулся и затем улыбка пропала.
— Чем вы зарабатывали на жизнь, Бет?
— Я была секретаршей в компании Хольмхаузен по поставкам графита, на Одиннадцатой Западной. Третий этаж, угловой офис. Здание Броуорд. Я секретарша мистера Олдена, вице-президента. Я имею в виду, он был вице-президентом.
Она помолчала, пытаясь вспомнить.
— У мистера Олдена болела голова. Он попросил меня сходить через улицу в аптеку и купить ему бутылочку экседрина. Я помню… Я стояла на углу Одиннадцатой и Пятой в ожидании светофора. Парень приятной наружности спросил меня, не знаю ли я, где есть саши-ресторанчик, я сказала, что не знаю. Светофор переключился, и все стали переходить улицу. Но мне хотелось продолжить разговор с парнем, потому что он, по правде говоря, был остроумным и… Я ведь вправду не многих встречала парней, с кем бы хотелось погулять. Мы уже наполовину перешли, он посмотрел на меня, улыбнулся и сказал: «Меня зовут Кейт. А вас?»
Бет грустно улыбнулась и покачала головой.
— Мне так и не пришлось ему ответить. Мне запомнился громкий ревущий звук. Потом… Мне кажется, кто-то схватил меня за руку и сказал, что надо убегать. Я побежала. Я бежала, как никогда, и слышала, как кричат люди, и, наверное, я тоже кричала. Все, что я запомнила, было то, как кто-то сказал: «Она еще жива». Я обезумела. Конечно, я еще жива! Почему бы мне еще не жить? Я открыла глаза, надо мной склонились мистер Каплан и Джек.
Взгляд Бет был направлен на Сестру.
— Мы…
Мы не единственные, кто выжил после этого, а? Я имею в виду…
Не только же мы, а?
— Сомневаюсь. Те, кому это удалось, вероятно, ушли на запад, или на север, или на юг, — сказала Сестра. — Наверняка им точно не было причины идти на восток.
— Боже мой! — резко выдохнула Бет. — Моя мама и папа. Моя маленькая сестра. Они живут в Питтсбурге. Как вы думаете… Питтсбург похож на то, что здесь, а? Я имею в виду, Питтсбург может быть в порядке, правда?
Она украдкой оскалилась в улыбке, но глаза были дикими.
— Что там было бомбить в Питтсбурге, правда?
— Правда, — согласилась она и сосредоточилась на открывании банки с анчоусами маленьким ключом. Она понимала, что соленость анчоусов может вызвать жажду, но еда есть еда.
— Кто-нибудь хочет?
Она подцепила пальцем кусочек филе и положила его в рот, вкус рыбы чуть не обжег ей язык, но она проглотила ее, рассудив, что в рыбе есть то ли йод, то ли что-то еще полезное. Арти и Бет взяли по рыбке, а латиноамериканка отвернулась.
