— Угу, — согласился Ломака.
— Ну вот и славно. Пошли.
Из прицепа большого вездехода уже выгрузили два резвых двухместных снегохода и заправили их топливом. Один и Рипазха надели специальные костюмы, бликующие вороненой сталью, с бронепластинами на торсе и специальными сочленениями на ногах, снижающих нагрузку на эти самые ноги. Подобные трубки и шарниры были и на руках, они усиливали манипуляции человека, когда, к примеру, надо было поднять что-то тяжелое. Еще трое рейдеров помогали товарищам проверить надежность узлов костюма и напыляли на броню белую краску, делающую их менее заметными в царстве вечной зимы.
Дьякон взглянул в их сторону и снова забрался в кабину командирского вездехода. Примерно на высоте трехсот метров раскачивался наполненный гелием шар с радиостанцией, удерживаемый кабель-антенной и тремя крепкими тросами, которые уменьшали качку от порывов ветра.
Внутри вездехода за передатчиком сидел Обелиск. Из динамика шел равномерный безжизненный шум с потрескиванием.
— Никак? — вздохнул Дьякон.
— Пока нет, — мотнул головой Обелиск.
— Сканируй дальше.
— Так и делаю, командир.
Дьякон взял бинокль и забрался на крышу вездехода, которая была покрыта солнечной батареей в специальном крепком остеклении. Он снова устремил взор к мутному горизонту и руинам родного города. Когда он побывал здесь в последний раз? За год до войны, кажется. Был отпуск. Зима. Но не такая, как сейчас. Да, тоже суровая сибирская зима. Но там, на горизонте, виднелись испещренные огнями дома. Окна многих квартир были по-новогоднему обрамлены мигающими гирляндами. Шумели локомотивы и грохотали стыки вагонов на сортировочных узлах и железнодорожной станции. Гудели движками и светили фарами машины. Дым котельных и ТЭЦ был особенно резким в суровом холоде. В самом городе вершилась обыденная суета. Все куда-то спешили. Праздничные распродажи, где-то музыка, рекламные плакаты, взъерошенные голуби, клюющие шелуху семечек на автобусных остановках…
Там он родился. Пошел в школу. В спортивную секцию. Вырос. Потом — Рязанское училище. Он перестал быть жителем Новосибирска и посещал родной город только в отпусках, наведываясь к отцу с матерью. И когда был курсантом, и когда стал офицером-десантником, и потом, уже кадровым офицером спецназа ГРУ. В том последнем отпуске он вез домой деньги. Много денег, чтобы помочь отцу, нуждавшемуся в лечении. Ведь пенсии родителям едва хватало, чтобы оплатить коммунальные расходы… Он не успел. И весь праздничный угар новогодних каникул бил его по нервам. Он ненавидел тогда и мельтешащие лица горожан, и толкотню в магазинах на распродажах. Ненавидел гирлянды и музыку из окон квартир. Ненавидел врачей и то, как во всей этой пестрой требухе терялись ничтожность человеческой жизни и народная нищета, заставленная от чьих-нибудь глаз большими рекламными плакатами и вывесками супермаркетов. И тогда к нему пришел странный человек.
«Много грязи вокруг, правда же? — сказал этот человек. — Мы и не осознаем, что нас окружает и какова действительность, пока не напоремся на подводный камень нашего бытия. И если мы по пояс в воде и видим что-то напоминающее райскую беззаботную лагуну, то под водой — те самые острые камни, о которые мы спотыкаемся и наносим себе опасные раны. И тогда на эти кровоточащие раны, как пираньи, плывут четкие и ясные образы настоящей правды жизни. Наш мир подходит к рубежу. Человечество устремилось в тупик. Растет социальная пропасть, и камнем падает цена жизни большинства из нас, составляющих это самое человечество. И такое происходит повсюду. Уже нет иллюзий насчет светлого будущего. Это будущее строят для себя те немногие, которые вышли на жемчужный берег лагуны. Но места на том берегу уже застолблены, и всем остальным суждено так и остаться по пояс в воде. Смотреть на райский берег и оккупировавших его счастливчиков. Смотреть и топтаться по острым камням и терпеть укусы мурен и ядовитых медуз. И добывать этим избранным еду и жемчуг. И защищать их уголок блаженства от неприятностей, которые будут пожирать лишь тех, кто в воде. Но сейчас многие увидели свою судьбу и возненавидели свой мир. Грядут большие перемены. Очень скоро низы не захотят жить по старому, а верхи просто не смогут. Мир катится в феодализм и рабовладельчество, причем мы увидим совершенно новые, небывалые проявления этих диких анахронизмов. Спиральная пружина нашей истории сжимается, но этому сжатию есть предел. Либо пружина сломается, либо она стремительно распрямится и изувечит того, кто ее закручивает. Мы на изломе эпох, если не сказать — эр. Среди понимающих это есть те, кто не видит выхода и пьет от безысходности, закрывает себе глаза телевизором и потребительской требухой. Есть те, кто страшится того, что впереди, и судорожно ищет решение, но не находит, потому что не способен найти. Есть те, кто придумывает химеры и обращается к массам с пугающими пророчествами. А есть те, кто собирает силы, чтобы стать не инструментом, но поводырем грядущих перемен. И нам нужны такие люди, как вы. Сильные и ловкие профессионалы. Честные и преданные долгу. И вы, подполковник Дьяконов, можете из этой прозрачной на вид, но мутной на деле воды взойти на борт боевого корабля, чтобы в нужный момент, наставив пушек жерла на райский берег, спросить с хозяев жизни за все и вынудить их делать то, что нужно братству. Или дать залп. Наша артель нуждается в вас, подполковник».
— Дьяк! — послышался из открытого торца вездехода голос Обелиска. — Кажется, есть контрольный сигнал!
Командир спрыгнул в снег и вернулся в кабину.
— Ну-ка, что там?
Оби подкрутил рукоятку громкости. Все то же шипение и потрескивание. Затем пиканье, точь-в-точь как у первого советского спутника.
— Вот! Это наш маячок на горе! Аж на Урале! Сигнал прошел через ретрансляторы в Омской и Свердловской областях.
Пиканье вдруг сменилось электронным гулом, а затем возникло что-то похожее на громкий рык. Гаархххп… Или что-то в этом роде.
— А это еще что? — нахмурился Дьяконов.
— Помехи в атмосфере. Учитывая дальность приема, это нормально. Главное, что мы уловили Урал. Значит, и ретрансляторы работают, и бури на пути сигналов пока нет.
— Тогда давай отправлять сообщение.
— Я готов.
«Внимание! Говорит рейд сорок четыре. Повторяю, говорит рейд сорок четыре. Два-два-ноль-шесть-два-ноль-один-два. Место рейда достигнуто. Находимся между аэропортом Толмачево и городом Новосибирск. Фиксируем четкий сигнал радиоточки нашей базы. Аэропорт для использования авиацией непригоден. Был нанесен ядерный удар. Есть неровности грунта, делающие посадку самолетов невозможной. Города нет, как и предполагалось. Вполне вероятно, что нанесены ядерные удары и в других районах, кроме аэропорта. Наиболее высокий, зафиксированный на данный момент радиационный фон — триста восемьдесят микрорентген в час. Готовим группу для обследования непосредственно города. Признаков жизни даже в виде следов пока не наблюдаем. Климатические условия идентичны условиям во всех известных нам регионах. Пиковая зафиксированная температура — минус пятьдесят один градус. В настоящий момент минус сорок три. По ходу экспедиции разрывов в облачном покрове замечено не было. Компасы, как и прежде, показывают различные направления. Новых видов животных и человеческих мутаций не обнаружено. По ходу движения радиопеленг чист. Последний радиосигнал был зафиксирован к востоку от Екатеринбурга. На текущий момент сигналы маяка объекта не зафиксированы. Наличие в довоенный период метрополитена в Новосибирске предполагает, что обитание выживших людей приходится именно на эту городскую структуру. Возможно, маяк объекта не зафиксирован по причине нахождения объекта под землей, либо по причине его смерти. Как и предписано, мы будем исходить из положительной для целей нашей экспедиции версии. Потерь нет. Материальная часть исправна. Дьякон».
